Новости
12.04.2024
Поздравляем с Днём космонавтики!
08.03.2024
Поздравляем с Международным Женским Днем!
23.02.2024
Поздравляем с Днем Защитника Отечества!
Оплата онлайн
При оплате онлайн будет
удержана комиссия 3,5-5,5%








Способ оплаты:

С банковской карты (3,5%)
Сбербанк онлайн (3,5%)
Со счета в Яндекс.Деньгах (5,5%)
Наличными через терминал (3,5%)

ПРОИЗВЕДЕНИЯ С ИЗОБРАЖЕНИЕМ ПОХОРОННОЙ ОБРЯДНОСТИ В ТВОРЧЕСТВЕ АЛЕКСАНДРА ШАНТАЕВА: ПРИНЦИП СОБЫТИЙНОГО ОХВАТА

Авторы:
Город:
Москва
ВУЗ:
Дата:
17 июня 2016г.

Цель настоящей работы – рассмотреть специфику изображения обрядов посмертного цикла в произведениях современного отечественного писателя, работающего в русле приходской прозы, протоиерея Александра Шантаева, предложить типологию его рассказов, основанную на принципе событийного охвата.

Уровень событийного охвата касается прежде всего жизненного пути покойного, его судьбы, прижизненной эволюции внутреннего мира. Смерть в этом случае становится своеобразной чертой, временем подведения итогов, «экзаменом» за прожитую жизнь. На момент совершения обрядовых действий в сознании священника могут возникать воспоминания об усопшем, если он ранее был с ним знаком. Также особое внимание уделяется репликам родственников, деталям интерьера, и особенно портретам и настенным фотокарточкам, с помощью которых возникает своеобразное знакомство с прошлым (детскими годами, юностью, зрелостью) умершего человека, его семьей, ближайшим окружением.

По уровню событийного охвата изображение обрядов посмертного цикла может характеризоваться по принципу; а) локальное с элементами социального обобщения; б) локальное с элементами ретроспективны. Также существуют и развернутые описания похоронной обрядности, например, в рассказе «Асина память», однако их анализ выходи за рамки данной статьи.

В случае изображения обряда отпевания с элементами социального обобщения, повествователь предельно лаконичен, его внимание полностью сосредоточено на факте смерти и обрядовых действиях, сведения о жизненном пути покойного отсутствуют. При этом акцент может быть сделан на мыслях и эмоциях самого повествователя, отдельных бытовых описаниях, репликах окружающих людей. Следует отметить, что данные реплики не содержат информацию о покойном, а скорее способствуют самораскрытию говорящего, характеризуют его внутренний мир. Таким образом, сюжет подобных произведений строится по принципу, согласно которому обряд дает импульс для появления цепочки новых смыслов, раскрывающих мировоззрение и особенности внутреннего поиска повествователя.

В подобных произведениях автор с первых строк сообщает читателю о главном событии, избегая развернутых экспозиций и описаний, предшествующих обрядовым действиям. Так, рассказ «Похоронили» начинается со слов: «Хоронили матушку Антонину» [1, с.143]. Далее следует весьма лаконичное описание обрядовых действий; в первую очередь автор изображает проводы покойной из храма на кладбище,  пение молитв, опускание гроба в землю. Кроме того, даются отдельные пейзажные зарисовки, повествователь изображает ряд бытовых деталей, фрагменты своей беседы с мальчиком-пономарем, которому рассказывает о своем необычном сне, где ему пришлось стать свидетелем собственного отпевания. В итоге знакомства читателей с Антониной не происходит. Из лаконичного авторского определения смысловую нагрузку несет лишь определение «матушка», которое указывает на принадлежность женщины к церковной среде. Однако же сон священника имеет важную  смысловую нагрузку: в нем повествователь представлен одновременно в образе отпеваемого и отпевающего (возникает мотив «отпеть самого себя»), что показывает зыбкость человеческого существования, неизбежность смерти и необходимость достойной подготовки к ней.

Подобное приращение дополнительных смыслов можно найти в кратком рассказе без названия, в котором А. Шантаев повествует об отпевании некой шестидесятилетней женщины из Центрального поселка. Произведение строится по следующей схеме: обряд (только упоминание) + реплика родственников + реплика водителя + портрет водителя. Представленные в произведения реплики отражают полярные взгляды современного человека на проблему смерти и загробной судьбы покойного. Если родных умершей женщины интересует внешняя, бытовая сторона погребального ритуала («Она с протезом в гробу. Это можно?» [1, с.175]), то фраза водителя свидетельствует о минутном прорыве некой внутренней боли, ранее скрываемой за маской равнодушия и невмешательства («И для чего человек живет? Родился, пожил, и нет его…» [1, с.175]). При изображении его портрета автор обращает внимание на ироничное, отчасти «дурашливое» выражение лица, в котором видит отражение нравственных противоречий, конфликт искреннего и наносного: «За словами его, сказанными от сердца, невзначай вырвавшимися из души, наверняка ничего не последует: задумываться он не станет, предпочтет попросту отмахнуться» [1, с.175]. Таким образом, в кратком произведении дается своеобразный анализ внутреннего мира современного российского человека, который оказывается неготовым к смерти, не в состоянии осознать ее метафизического смысла, а в ритуальной сфере придает значение второстепенным деталям, не влияющим на посмертную судьбу близкого человека.

В рассказе А. Шантаева «Сенька» краткое упоминание об отпевании покойной женщины сочетается с показом тяжелых социальных условий сельской действительности. В центре авторского изображения – сын покойной, сорокалетний мужчина по имени Сенька. Использование подобной формы именование продиктовано народной традицией, согласно которой «Пьяниц здесь никогда не величают полным именем, ни тем более по отчеству» [1, с.179]. На время отпевания покойной повествователь попадает в дом спившегося, находящегося на социальном дне человека, который никогда «ничему не учился, никогда не работал» [1, с.179], а распродавал домашнее имущество и грабил дачи, тратя все деньги исключительно на выпивку.

В начале произведения автор изображает портрет Сеньки: «Лицо  худое, испитое, болезненное (…) в зеленоватом драповом пальтишке с мятыми фалдами» [1, с.179-180]. Далее следует описание интерьера: «В квартире, расположенной на втором этаже деревянного барака, холодно, грязно и накурено. Голодная кошка трется о ножку стола, на котором лежит покойница» [1, с. 180].

В рассказе возникают темы незащищенности и одиночества человека, выпадения его из социума, нравственный деградации, разрушения связи личности с Создателем. Наиболее остро это подчеркивается благодаря включению в текст мотива «одинокие проводы»: «Пришла церковная бабушка-соседка. Она, Сенька и я – вот и все проводы» [1, с.180]. Следует признать, что этот мотив характерен не только для данного рассказа, но и широкого ряда произведений современной приходской литературы.

Таким  образом,  отпевание  умершей  женщины  в  произведении  занимает  периферийное  место.

Необходимость совершения обрядовых действий позволяет повествователю познакомиться с определенной средой, увидеть жизнь социального «дна», понять степень деградации своего современника. Иначе говоря, во время совершения таинства происходит соединение двух реальностей: церковно-сакральной (молитвенной), для которой характерна вертикальная устремленность человека к Богу, и маргинальной, отличительной чертой которой становится разрушение как общественных, так и метафизических связей.

Следующий тип изображения обрядовых действий посмертного цикла – локальный с элементами ретроспективы. Его характеризует краткость описания самого ритуала (иногда автор лишь упоминает о его совершении), а также обращение к жизни умершего, которое также характеризуется лаконизмом и акцентуацией на тех аспектах, которые повествователю кажутся важными для характеристики покойного. Так, в рассказе «Одинокие проводы» А. Шантаев упоминает о покойной старушке, которая при жизни любила выпить. Данный факт обращает размышления повествователя к прошлому женщины: «Но не от пьянства, объяснили мне, а от горя. В войну нацисты у нее на глазах бросили маленькую дочку в колодец» [1, с.179]. В последних строках произведения возникают мотивы сострадания, метафизической предопределенности, успокоения. Здесь же читатель узнает имя умершей: «Старушка и горе. Вместе и упокоились. Звали Параскевой» [1, с.179].

Следует заметить, что именование (своего рода представление читателю) Параскевы в финале произведения не является случайным. В художественном пространстве рассказа женщина словно совершает свой жизненный путь не от жизни к смерти, а наоборот: от смерти (в начале автор сообщает о факте отпевания) к рождению (появляется имя), что обусловлено христианскими представлениями, согласно которым финал человеческого существования на земле воспринимается как рождение в Вечности.

Характерной особенностью приходских рассказов А. Шантаева становится описание лиц, присутствующих на отпевании. Иногда, по их внешнему облику и внутреннему настрою становятся понятны отдельные особенности жизни и мировоззрения усопшего, характер его взаимоотношений с окружающими людьми. Так, на похоронах внешне благополучного фермера («Отпевание фермера») становится очевидной проблема разрушения семейных и дружеских связей, причиной которой, судя по всему является эгоцентризм и честолюбие покойного. Напротив, отпевание церковной старушки Софьи из рассказа без названия, обнаруживает большое количество родственников и знакомых, что удивляет повествователя.

Подводя итоги, следует отметить, что изображение похоронных обрядов в современной приходской прозе, предлагает читателю богатый материал о прошлом и настоящем современной российской глубинки, судьбах, характерах, менталитете ее обитателей.

 

Список литературы

1. Шантаев А., протоиерей. Асина память. Рассказы из российской глубинки. – М. Издательский дом «Никея», 2015. – 256 с.