15 октября 2017г.
Благодаря активному развитию в последние годы в современном российском праве института наследования, юристы и правоведы начали активно интересоваться историей возникновения указанного института в рамках появления и развития таких правоотношений, которые в современном праве можно отнести к такой отрасли права как гражданское. Также большой интерес вызывает возникший в рамках наиболее активно развивавшегося в древности семейного права институт усыновления, непосредственно связанный с наследованием (также, как и в случае с гражданским правом, мы рассматриваем термин «семейное право» только в качестве общего семантического определения, объединяющего все правовые казусы обязательственного и правоприменительного характера, возникающие в рамках семейных отношений, но не претендуем на проведение полной аналогии с одноименной современной отраслью права). При этом исследование данных вопросов требует активного обращения к древневосточному юридическому наследию [1,2,4,5].
Для их более подробного изучения мы рассмотрим имеющиеся в распоряжении ученого источники, санкционированные публичной властью и относящиеся к указанному периоду, те из них, которые содержат наименее изученный аспект, связанный с наследованием при усыновлении. Также нами будут исследованы обязательственные документы, рассматривающие правовую категорию усыновления в обычном праве.
Прежде чем мы приступим к рассмотрению институтов наследования и усыновления, необходимо указать, что в отличие от современного права (к примеру, российского), где и первое, и последнее представляют собой акты одностороннего волеизъявления (сделки одностороннего характера), в старовавилонском праве они оформлялись в виде двухсторонней сделки (или же многосторонней). Учитывая этот факт, мы позволили себе применить по отношению к подобным сделкам юридический термин «договор».
В качестве второй (или же третьей) стороны в данном случае выступали ни сами наследники или усыновленные, а их родственники или представители совета старейшин общины (становившиеся здесь своеобразными поручителями в правильности исполнения подобного договора).
Нормативной базой для нас будут служить знаменитые законы Хаммурапи (вторая четверть XVIII в. до н.э.).
В законах Хаммурапи институту наследования посвящены статьи со 165 по 184. Наследниками также могут быть признаны дети-сыновья блудницы, если у собственника нет детей от законных жен. Дети, рождённые рабыней, если они признаны отцом, также имеют определённые права на наследство, но первоочередными будут именно наследники от законной жены. Дочери, если они не являются жрицами, как и в предыдущем документе, не могут получить статус наследника, но имеют право на приданное при выходе замуж (ст.176-184).
Если прямых наследников мужского пола у общинника нет, тогда собственность (прежде всего – недвижимое имущество) переходит к другим родственникам-мужчинам, которых в современном праве называют наследниками второй, третьей или даже четвертой степени.
Таким образом, если у свободного человека (собственника) нет наследника мужского пола, то, чтобы продолжить свой род и получить заботу в старости и после перехода в мир иной, что для жителя этого региона было даже более важным, необходимо было получить его при помощи усыновления.
Усыновлению посвящены примыкающие к вышеизложенным статьи со 185 по 193. Первые три статьи оговаривают права свободных граждан и дворцовых слуг по отношению к усыновленным. Так биологические родители усыновленного свободным общинником могут потребовать вернуть его при помощи обращения в суд с иском приемным родителям по возвращению своего ребёнка, но только в том случае, если ребёнок «…не был усыновлен сразу при рождении (в родовых тканях – ina mešu)» [8, p.118- 119]. Приемные дети дворцовых и храмовых слуг не возвращались родственникам. И, как гласят статьи 192 и 193, за отказ от приемных родителей, служащих во дворце или храме, и самовольный уход от них, санкцией для приемного сына будут тяжкие физические увечья (запретительные нормы).
Правовая специфика указанных законов, в целом, отвечает общему внутриполитическому замыслу создания правового свода законов, которого придерживался Хаммурапи, наиболее жёстко и конкретно контролируя как собственность царских и храмовых слуг, и жрецов, так и их деятельность. При этом, нельзя забывать о, параллельно проводимых царем, административных реформах, одна из которых состояла в полном подчинении храмов в административном и хозяйственном отношении его власти.
Далее в статьях 188 и 189 сообщается о ремесленнике, который должен передать своему приемному сыну свое ремесло, в противном случае сын может оставить его. К этим статьям примыкает логически близкая по смыслу статья 190, в которой разъясняется, что если собственник не причислил воспитанного в его доме ребёнка к сыновьям, то он (ребёнок) может вернуться в дом своего отца.
Однако если он работал в доме приемного отца, то ему, как отверженному приемному сыну, положено по закону (ст.191) из движимого имущества собственника 1/3 его т.н. наследственной доли [8, p.118]. Хотя бывший наследник и не получает прав на недвижимость после смерти его отца, его права, таким образом, защищены законом.
Итак, в документах, санкционированных публичной властью, регулируются только общие правила наследования, в том числе и при усыновлении.
При этом если сравнить правовые нормы хронологически более ранних законов царя государства Исссин- Ларса Липит-Иштара (конец XX в. до н.э.) с законами Хаммурапи, то мы обнаружим значительное расширение прав царских и храмовых служащих, которые в интересующем нас аспекте усыновления получили больший объем прав по отношению к приемным детям, чем свободные общинники.
Для последних все конкретные казусы должны были разбираться при открытии производства по делам на основе обычного права, а в более поздний период (к середине II тыс. до н.э.), в рамках составления устного или письменного документа, близкого по своему правовому статусу к современному институту завещания.
Как указывает известный французский исследователь Д. Шарпен, именно со II тыс. до н.э. начинается эволюция частной юридической практики, где письменное фиксирование документов, наряду с произнесением магических клятв и обрядов членами сделки и свидетелями, становится общеобязательной практикой [6, р. 131].
Одной из причин составления одного или нескольких документов для передачи наследственной массы или её отдельных активов являлось усыновление. Голландский ученый Р. Вестбрук считает, что документы по усыновлению, прежде всего, демонстрируют имущественные отношения при наследовании. Однако, по нашему мнению, чаще всего они объединяют как имущественные, так и семейные правоотношения (иногда и не только их) [12, p. 391-393].
Рассмотрим несколько частноправовых документов, посвященных подобным прецедентам.
Говоря о документах об усыновлении, необходимо, прежде всего, отметить, что их можно разделить на несколько групп: простое усыновление; усыновление, предполагающее передачу наследства и правовые казусы, связанные с передачей наследства по усыновлению, а также усыновление раба с предварительным очищением от рабства, которое также может быть связано с последующим наследованием имущества. Для нас наиболее интересными являются второй и третий типы источников. Однако в начале, обратимся к самому простому из них - первому.
Типичный документ обычного усыновления состоит из введения, где указаны имена усыновителей и имя усыновлённого, которого они берут в усыновление, а также имена биологических родителей. Далее говориться о том, что даже если у семейной пары будут другие дети, то он или она останутся законными и старшими детьми. Следующая часть содержит две казуистические формулы. Первая из них определяет дальнейшую санкцию по отношению к усыновленному, если он откажется от приемных родителей («…ul abi atta ul ummi atti…» - ты не мой отец, не моя мать), вторая – наказание приемных родителей, если они откажутся от ребёнка («…ul maruni atta…» - ты не наш сын).
В первом случае, усыновленному сбривают волосы на голове (приравнивают к рабам) и, чаще всего, продают за серебро (в рабство). Во втором – усыновители лишаются части имущества. При этом в данном случае, как мы можем видеть из источников, существовали различные правовые традиции. В документах из Сиппара (8, 9 и 10) приемному сыну полагается доля наследства, которая состоит из движимого имущества, находящегося в доме. Её размер, в отличие от публичноправовых источников, заранее не оговаривается. В табличке из Ниппура (11) четко указано, что доля, которую получит усыновленный составляет 10 сиклей серебра, что составляет примерно ¼ наследственной доли (т.е. меньше положенной по закону) [11, p. 21-26].
В некоторых случаях (как в документе 12) усыновляется не чужой ребёнок, а свой собственный, который не был рожден в законном браке. В таких табличках всегда указывается, что законная супруга не будет вчинять иски по отношению к приемному ребёнку и его биологической матери [11, p. 26].
В заключительной части, как и в любом юридически грамотно оформленном документе, упомянуты имена свидетелей (с их печатями), год и место написания таблички.
Такой тип источников, как мы выяснили, имеет двойной правовой статус. С одной стороны, защищаются интересы усыновителей, с другой стороны, права усыновленных и их родственников. Учитывая санкции, применяемые к усыновленному за отказ от приемных родителей, мы можем предположить, что договоры подобного типа являлись для обнищавших общинников и биологических родителей выходом из сложной экономической ситуации в семье, позволяя пристроить своих детей в бездетные семьи в качестве слуг и работников. Таким образом, их положение было лучше рабского, прежде всего, тем, что их нельзя было продать (без доказательства вины) и отказаться от них [12, p. 391-393].
При этом с правовой точки зрения само усыновление было очень важным юридическим актом, предполагающим дальнейшее вступление приемного сына не только в семейные, но и в имущественные отношения, т.к. позволяло в дальнейшем претендовать на долю наследства приемных родителей. Как отмечает французский исследователь Д. Шарпен, в случае утери такого документа могла помочь только клятва усыновленного, которая подтверждала, прежде всего, тот факт, что документ с его усыновлением имелся и не был уничтожен, а приемный сын не был лишён наследства [6, р. 148-149].
Однако, по нашему мнению, если рассматривалось наследование частной собственности, была необходима не только клятва усыновленного, но и, прежде всего, клятва свидетелей правового прецедента.
Известный российский специалист по римскому праву Л.Л. Кофанов предложил сравнить рассматриваемый нами договор наследования с римским установлением личной связи между участниками перехода права собственности от одного участника сделки к другому (nexum), носившим также и сакральный характер.
Общие черты прослеживаются также и в том, что исполнитель обязательства-nexum принимал на себя личную ответственность за неисполнение последнего, как и усыновленный, который должен был как при жизни, так и после смерти приемного родителя содержать и поддерживать своего патрона и совершать необходимые сакральные ритуалы в храмах в память умершего наследодателя. Несоблюдение его обязанностей как наследника, связанных с принятием доли или всей наследственной массы, могло повлечь санкции со стороны свидетелей или других родственников умершего (см. также: 3, с. 202-210).
Если же мы обратимся к началу изучаемого периода, когда устная традиция составления документов не утратила своей правовой значимости и активно применялась, то увидим, что табличка, фиксирующая усыновление, нужна была не столько при утрате документа, сколько при его формальном отсутствии. К примеру, в табличке 62 из Сиппара (переведенной Д. Шарпеном) разбирается дело о наследстве некого Инанна-Мансума, главного палача богини Аннунитум. Автор письма, сын последнего, сообщает о том, что его брат Куббурум имеет право на часть наследства после смерти отца. Когда же у самого Инанна-Мансума спрашивают о доли наследства его сына Кубуррума, то он сообщает, что на данный момент он такого сына не имеет. Указанный Куббурум, действительно, проживает в его доме, т.к. изначально был сыном арендаторов части его собственности, и был взят им на воспитание. Таким образом, и сам собственник, а после его смерти и секретарь городского совета (как свидетель) могли подтвердить или опровергнуть правовой статус усыновленного в вопросе предоставления ему наследства. В данном случае, согласно приведенному выше закону, Кубуррум, как и автор письма, получили только доли от движимого имущества собственника, дом же остался за его родным сыном и продолжателем династии Ур-Уту [10, p. 104-105].
По нашему мнению, некий воспитанник, считавшийся фактически сыном своего патрона (но не юридически) мог проживать в его семье на правах законного сына, не имея специального юридического документа. Такой документ часто составлялся уже перед смертью отца-собственника или сразу после неё при помощи вышеуказанной клятвы его самого и свидетелей (к примеру, как в табличке 15 из Сиппара) [11, p. 31-32].
Источники такого типа, названного нами вторым, встречаются значительно чаще, чем таблички первого типа [9, p. 18-24; 11, p. 26-45; 10, p. 74-78, 80-82, 84-88, 92-105].
Рассмотрим структуру подобных источников. В начале текста обычно указываются наследники и наследодатели (приемные отец и мать). Во второй части документа предельно четко описываются виды имущества, входящие в объекты наследования данных лиц. Отдельно (как в документе 16) отмечается наличие имущества, обремененного долгами.
Далее указывается, что пока собственник имущества не умер, собственность принадлежит ему и усыновленный наследник должен поддерживать и оказывать уважение последнему (такой тип документов мог также юридически закреплять то, что в современном праве называется договором ренты [12, p. 391- 393]). Иногда немощному собственнику определялось содержание (как в документе 21, где строках 26 и 27 таблички говориться, что тот из приемных детей, кто не предоставит содержания, лишится отцовства) [11, p. 40-42].
Если по данному делу один, то в документе всегда указывалось, что ему будет принадлежать все «от соломы до золота» (ištu adi ћurāşim). В том случае, если наследников много, в завершающей части документа (перед именами свидетелей и датой, как в документе 16 и 22) всегда отмечалось, что в будущем ни братья, ни их наследники, кто бы то ни было, не будут подавать иски и оспаривать содержание завещания. Далее идет клятва богами и именем правящего царя (как в документе 21) [11, p. 32-34, 40-42].
Таким образом, в данном типе документов мы наблюдаем объединение двух различных правоотношений. Они близки между собой по объективным и по субъективным признакам и осуществляются на договорной основе, но уже выступают как самостоятельные правовые категории. Наследование, для подтверждения правильности и законности которого и составлялись, прежде всего, такие таблички, предполагает здесь вступление в семейные отношения в рамках института усыновления.
Также одним из вариантов второго типа источников является разбор различных юридических казусов. Среди них наиболее интересен документ 34 из Сиппара (переведенный Д. Шарпеном) состоящий из трех частей [10, p. 74-78].
Первая часть представляет собой один из примеров второго типа источников. Отдельно указано, что собственница (некая жрица Белиссуну) имущества может отказаться от усыновления и те, кто дает ей содержание не будут (в этом случае) иметь право на её имущество.
Вторая часть рассматривает своего рода виндикационный иск двоюродных сестер Белиссуну к ней, по поводу истребования части имущества, завещанного ею два года назад другой жрице - Амат-Мату. После проверки подлинности документов, удостоверяющих собственность жрицы, судом храма Шамаша и торгового сообщества Сиппара, она была признана единственной законной собственницей.
Третья часть описывает события, произошедшие после смерти Белиссуну. Табличка, содержащая текст завещания, была утеряна дядей жрицы Амат-Мату. Но, поскольку, имелись свидетели, подписавшие её, судьи храма и торгового сообщества Сиппара присудили передать всё имущество покойной ей вместе со старыми документами собственности, оставшимися от Белиссуну.
Таким образом, мы наблюдаем два судебных процесса в рамках одного дела по наследованию, с одними и теми же объектами наследования. В обоих случаях суд признавал право наследников по завещанию. Но, во втором случае, законность такого решения была подтверждена составленным при свидетелях документом удочерения.
Подобное решение со стороны представителей торговой общины было, прежде всего, продиктовано внутриполитической конъюнктурой. Документ был составлен во время правления царя Самсуилуны, т.е. после упомянутой реформы Хаммурапи, присоединившей храмовые хозяйства к государственной (царской) собственности, а также, после его судебной реформы, предполагавшей контроль царских чиновников над судопроизводством и возможное участие в нем. В качестве подтверждения нашей гипотезы мы можем указать на то, что среди свидетелей упомянут один из глав города – rabiānum.
Третий тип источников очень близок по своему содержанию к первому [11, p. 46-63]. Кроме обязательных пунктов, характерных для документов усыновления, в начале таких текстов всегда упоминается, что приемный отец очистил лоб (лицо) усыновленного. В конце также имеется существенное отличие. Перед именами свидетелей присутствует немного другая казуистическая формула, гласящая, что если усыновленный не признает своего отца, то он должен быть подвергнут наказанию как свободнорожденный.
Интересно также отметить, что при очищении раба в разных правовых традициях, существовавших на севере и юге Месопотамии, произносились разные сакральные формулы. В Ниппуре, к примеру, как указано в документе 28, предоставляли ему “освобождение” (amārgíni ingar) [11, p. 52-53].
С одной стороны, документы третьего типа близки к первому и содержат своеобразный вид охранительных правоотношений, дающих усыновленному особый юридический статус, который может сделать его наследником части (или всего) имущества приемных родителей, т.е. он формально перестает быть объектом права. С другой стороны, такие источники не отражают двойного правового статуса участников сделки. Если усыновитель вступает в семейные правоотношения с сыном (или дочерью) свободнорожденного, то законы, как мы видели, обязывают его нести определённую финансовую ответственность при расторжении таких обязательств, что не происходит в данном случае.
В заключении необходимо отметить, что институт наследования в изучаемый период, как мы могли убедиться на основе детального изучения источников частного права по усыновлению, активно развивается не только в рамках семейного права, но и приобретает характерные элементы имущественного права, которое в современной юридической науке регулируются отношениями наследственного права.
Источники права, санкционированные публичной властью и ориентированные в большей степени на закрепление правового положения частных и храмовых слуг и жрецов, демонстрируют общий формальный подход к регулированию исследуемых вопросов. Стараясь исключить из правового поля женщин (кроме вышеперечисленных категорий), законы защищают, прежде всего, права собственника, учитывая, при этом, также права только тех детей свободных общинников, которым их приемный отец не отказал в усыновлении. При этом, как показывают данные источников частного права, размер выплат, установленный по закону (1/3 наследственной доли, не включающей недвижимость, согласно 191 закону из кодекса Хаммурапи), не всегда был четко определён (вероятно, установленная 1/3 наследственной доли – максимальные выплаты в подобном случае).
Процедура усыновления, отраженная в источниках частного права, оформлялась при помощи одного, либо двух документов. В первом случае табличка составлялась либо в конце жизни самим собственником, либо после смерти последнего при помощи его свидетелей. Она закрепляла права усыновленного в рамках семейного права и предоставляла имущественные права на долю в наследстве (т.е. оформляла одновременно два правоотношения).
Однако наиболее безопасным для усыновителя было составление двух документов, т.к. формально незакрепленные права могли привести к потере приемным сыном своего правового статуса в случае смерти свидетелей. Клятва приемного сына имела юридическую силу, но, при наличии, к примеру, клятвы со стороны других наследников в том, что этот человек не был приемным сыном их отца, судьи назначали обычно ордалию, которая могла лишить истца жизни.
Первый из двух указанных документов составлялся сразу после перехода усыновленного в дом к приемному родителю. В рамках правоотношения, зафиксированного в этой табличке, для усыновителя наряду с усыновленным устанавливалась определенная субсидиарная ответственность, что также позволяло обезопасить последнего от произвола со стороны первого (особенно это было важно для детей обедневших общинников, которым грозило долговое рабство). Вероятно, к концу изучаемого периода, фиксация документов такого типа, становится обязательной. Таким образом, устная традиция обычного права меняется на письменную прецедентную юридическую традицию.
Второй документ составлялся также либо при жизни, либо после смерти приемных родителей и имел в большей степени имущественный характер.
В случае отсутствия наследников (или, если собственник желал предоставить долю в наследстве своему рабу или рабыне) также, обычно перед смертью собственника, мог быть составлен документ об усыновлении. Он был ещё более сложным с юридической точки зрения (чем, первый из указанных), поскольку включал в себя сакральную процедуру очищения раба, с последующим усыновлением и предоставлением доли (или всего) наследства (подробнее об этом см: 7, р. 88-96).
Такой документ отражал одновременно и изменение семейного, и имущественного статуса, а, кроме того, бывший раб по закону приобретал права свободного человека (т.е. формально менял свой социальный статус), что было особенно важно для правовых культур древних обществ.
Список литературы
1. Графский В.Г. 2004: Всеобщая история государства и права зарубежных стран. М.
2. История государства и права зарубежных стран. 2009:/ Под ред. О.А. Жидкова и Н.А. Крашенинниковой, в 2-х ч., ч.I. М.
3. Кофанов Л.Л. Виндикация в римском публичном праве. 2010:/ Древнее право Jus Antiquum, № 2(22).
4. Омельченко О.А. 2005-2007: Всеобщая история государства и права, в 2-х т., т. 1. М.
5. Черниловский З.М. 2010: Всеобщая история государства и права. М.
6. Charpin D. 2008: Lire et ecrire a Babylone. Paris. PUF.
7. Charpin D, Todd J.-M. 2010: Writing, Law and Kingship in Old Babylonian Mesopotamia. Chicago. UCP.
8. Law collections from Mesopotamia and Asia Minor.1997:/by M. Roth. Atlanta.
9. Ranke H. 1906: Babylonian Legal and Business Documents from Time of First Dynasty of Babylon.Philadelphia.
10. Rendre la justice en Mesopotamie. 2000: Archive judiciaries du Proche-Orient ancient (III-I millenaires avant J.-C.). Saint-Denis. PUV.
11. Schorr M. 1913: Urkunden des Altbabylonischen zivil-und Prozessrechts. Leipzig.
12. Westbrook R. 2003: A history of ancient Near Eastern law, in two volumes, v.1. Leiden, Boston. BRILL.
