19 марта 2016г.
Понимая под структурно-семантической категорией представления семантику воспоминания / воображения, которая выражается разноуровневыми средствами современного русского языка [5], мы включаем в спектр этих средств не только специализированные (лексику ЛСП представления, именительный / инфинитив представления), но и неспециализированные (бытийные глаголы, глагольные категории времени и наклонения, категорию числа имѐн существительных, местоименные слова, вводно-модальные компоненты, оценочные предложения и др.), способные передавать эту семантику не напрямую, а через взаимодействие с данной структурно-семантической категорией других языковых категорий, например бытийности, модальности, оценочности, эмоциональности, «высвечивающее» диалектическую взаимосвязь соответствующих философско- психологических, когнитивных категорий. «Работая» на структурно-семантическую категорию представления, подобные неспециализированные средства выступают актуализаторами наглядно-чувственного фона высказывания / текста. К ним мы относим и междометия.
В лингвистике междометия трактуются по-разному в связи с «неоднородностью и разноплановостью составляющих данный класс единиц» [12, с. 7]. По-разному определяется их морфологический статус, предлагаются разные их типологии.
Общим во всех подходах к квалификации междометий является признание их главного назначения – выражать эмоциональные и эмоционально-волевые реакции на окружающую действительность [14, с. 390].
В.В. Виноградов, помимо этой функции междометий, указывал на такие их важнейшие свойства, как неспособность обозначать, называть выражаемые ими «эмоции, настроения, волевые побуждения»; отсутствие форм словоизменения, системы грамматических форм [16, с. 19].
Сегодня к основным отличительным признакам междометий относят не только морфологическую неизменяемость, но и «своеобразие фонетического оформления, специфичность звуковой системы, разнообразие интонации, возможность выступать в качестве эквивалента предложения и модально-сопутствующего компонента другого предложения» [12, с. 7].
Наиболее часто междометия определяются как особая часть речи – ни знаменательная, ни служебная, которая не имеет номинативного значения и не выполняет связующую функцию.
Вместе с тем многие учѐные не отказывают междометиям в значении, подчѐркивая его специфику: «значения междометий – реализации в речи субъективно-чувственных реакций или волеизъявлений говорящего» без соотношения, как у знаменательных слов, с конкретными объектами, предметами, явлениями, процессами и т.п. [12, с. 7]; эти особые значения имеют в своей основе особый «денотат – эмоцию человека (восхищение, удивление, сожаление, испуг и т.д.)» [3, с. 5].
Поэтому мы, вслед за Л.Д. Чесноковой, квалифицируем междометия как «неполнознаменательную часть речи, выражающую чувства, эмоциональные побуждения, призывы, но не называющую их» [17, с. 214].
При разнообразии классификаций данных языковых единиц не вызывает споров выделение эмотивных междометий, «выражающих определѐнные эмоции говорящего по отношению к явлениям действительности» [12, с. 8], которые отражаются в сознании человека и в виде представлений – наглядно-чувственных образов воспоминания / воображения, возникающих в результате мыслительной переработки данных прошлого чувственного опыта – ощущений и восприятий. Таким образом, эмоции могут выражаться и по отношению к представлениям, в связи с чем эмотивные междометия выступают в речи своеобразными фиксаторами воспоминаний / воображаемых картин, содержание которых или умалчивается, или раскрывается говорящим / пишущим в процессе коммуникации.
Поскольку эмоции, по мнению В.Н. Шаховского, есть «один из видов ощущений», а ощущения понимаются учѐным довольно широко, включая не только «ощущения реальные» – собственно ощущения и восприятия, но и ощущения, «воскрешѐнные в памяти или предвкушаемые» [18, с. 115], – представления, то междометия, особенно эмотивные, в качестве эмоциональных операторов [14, с. 392], формируя эмоциональный ореол высказывания, усиливают и его наглядно-чувственный фон.
Это становится возможным ещѐ и потому, что междометия, как утверждает А.В. Прудникова, связаны «с ирреальным представлением сценария действия или хода дискурса» [16, с. 13]:
В глазах мамы сверкнуло, в тѐмной воде белков пробудилось скромное торжество. Ах, как я знала это торжество! (Л. Петрушевская. Время ночь); Ну ничего! Кулаком погрозил. Попомнят они меня… И Антонина, и машина еѐ. Старухи небось и надоумили. Ох, попомнят!.. (Е. Чижова. Время женщин).
Эмотивные междометия преимущественно употребляются в устной разговорной речи и в языке художественной литературы, в том числе и в художественной прозе. Это обусловливается диалоговым характером непосредственного устного общения или художественно опосредованной письменной коммуникации, отражающей взаимодействие автора произведения и читателя. И.А. Блохина считает, что «именно в диалоге междометия функционируют как своеобразные «Я»-высказывания об эмоциональном, оценочном отношении к предмету речи, действиям собеседника, к ситуации в целом» [3, с. 11]. Например:
– Ах, как трудно было, Вовочка! (Ю. Герман. Дорогой мой человек); – <…> Ты опять в школе не был? Обязательно скажу маме. Ох, попадѐт тебе, Ванька! (В. Шукшин. Далѐкие зимние вечера); Господи, как же они их били: мученически вытягивая шеи и тыкаясь губами в грязь, лошади падали на колени, а потом валились на бок в конвульсиях, хрипели <…> (П. Храмов. Инок); Боже мой – и так вся Россия! Проехали три дома – и везде одно и то же. <…> Представляет ли кто-нибудь всю глубину этой страшной беды, тихой войны, которая уже давно идѐт в России, хотя и настоящая уже полыхает на еѐ рубежах (М. Чванов. Времена года).
Текстовыми маркерами описаний эмоционально окрашенных представлений – наглядно-чувственных образов оцениваемых объектов действительности – в художественной прозаической речи являются слова со значением воспоминания / воображения [6], глаголы в форме прошедшего / будущего времени или сослагательного наклонения [4; 8], лексика с темпоральной семантикой:
– Господи, всп о мни ла , мне же одинаковой наказали: Гликерия в цветах не наденет (Е. Чижова. Время женщин); Ах, как я себе в уме п р едста влял обзаведение домиком! (И. Шмелѐв. Человек из ресторана); – Ой, во о б р а жа ю , какая я сейчас страшная! (В. Аксѐнов. Московская сага); – Ох, как она го няла ! Как она го няла ! Как в зарубежных фильмах (Д. Рубина. Почерк Леонардо); О, сколько я п о лучу новых сюжетов! (Л. Петрушевская. Моя Москва); – <…> Сразу видно, тютя гимназическая. Ох, п о п а лся б ты такой в Ботанике! (И. Ратушинская. Одесситы); – Боже, я в де тстве меч та ла об аквариуме! (Ю. Поляков. Замыслил я побег).
В связи с тем, что эмотивные междометия выражают субъективную эмоциональную реакцию говорящего на окружающую действительность, в речевом общении они выступают в качестве «модусных компонентов» и поэтому, подчѐркивает Е.С. Николаева, должны рассматриваться как специализированные средства передачи «субъективно-модальных значений наряду с другими формально-грамматическими, лексическими, синтаксическими, стилистическими средствами» [12, с. 8].
К общим постоянным оттенкам модальностей эмотивных междометий Л.К. Парсиева относит «возбуждѐнность эмоционального состояния» и «эмоционально-оценочное отношение к происходящему» [15, с. 18]: – Боже, как я плясала этот танец! – вскричала однажды Брике, заливаясь слезами (А. Беляев. Голова профессора Доуэля); Ого, как она рассердилась! (В. Каверин. Два капитана).
Возбуждѐнность эмоционального состояния героини в первом примере, наряду с междометием Боже, передаѐтся глаголом вскричала (вскричать – ―Громко и возбуждѐнно произнести что-н., воскликнуть‖ [13, с. 109]) и деепричастным оборотом заливаясь слезами (залиться слезами (разг.) – ―Горько заплакать‖ [13, с. 213]). Во втором предложении эмотивное междометие ого (Выражает удивление и оценку [13, с. 441]) формирует явную оценочность высказывания, которая поддерживается глаголом рассердилась (сердиться – ―Быть в раздражении, гневе, чувствовать злобу к кому-н.‖ [13, с. 711]).
В основе определения доминирующего оттенка модальности, выражаемой эмотивным междометием, лежит направленность эмоций на тот или иной объект и их назначение в речи говорящего. Так, в первом случае объектом эмоций является сама Брике, еѐ воспоминание о танце; главное для героини – выплеснуть наружу переполняющие еѐ эмоции. Во втором же случае эмоции персонажа связаны с поведением другого человека и носят прежде всего оценочный характер.
О субъективной модальности эмотивных междометий необходимо говорить и в плане специфики их временной отнесѐнности в речи. По этому поводу А.В. Прудникова пишет, что «междометие действует в авторском времени текста. Модусное (субъективное) время порождения междометий постоянно возвращается в точку протекания речи, искажая время фоновое, нарративное, текущее линейно. Говорящий (автор междометия) постоянно находится в точке времени «я – сейчас» по отношению к нарративному времени «я – тогда» или «он, они – сейчас, тогда», обеспечивая эффект присутствия слушающего при моменте порождения междометия (его сиюминутность, «ультрамгновенность»)» [16, с. 16–17].
Перенос «высказывания (действия) из исторического времени текста во время «здесь и сейчас», когда говорящий / пишущий делает слушателя / читателя свидетелем этого действия, заставляя ощущать последнее, видеть его своими глазами [16, с. 67], усиливает экспрессию междометий. Например:
Глаза maman были открыты, но она ничего не видела… О, никогда не забуду я этого страшного взгляда! (Л. Толстой. Детство); Никола расстарался, нашѐл нелопнутые яйца и положил приезжим в телегу, да так, чтобы они их в пути сытыми своими задами раздавили. И надо же такому быть, первый же начальник, усаживаясь в телегу, раздавил тухляк. Раздался лѐгкий выстрел – и смрад на всю деревню. Ох, смеху было! (Л. Улицкая. Зелѐный шатѐр).
Обобщѐнный смысл первого высказывания с междометием о примерно таков: ―Я и сейчас помню страшный взгляд maman, и вы представьте его, и ужаснитесь ему, и вообразите моѐ потрясение‖. Второе предложение с междометием ох реализует семантику ―Мне и сейчас смешно при воспоминании о раздавленном тухляке, и вы представьте то, о чѐм я рассказываю, и посмейтесь вместе со мною‖.
Являясь в высказываниях «репрезентантами эмоций» [14, с. 392], междометия характеризуются как средства «осуществления «экспрессивов» – эмотивно-оценочных речевых актов» [12, с. 8], поэтому данные языковые единицы можно справедливо считать эмотивно-экспрессивными [16, с. 65].
«Повышенная экспрессивность возникает при «неуместности» слов в конкретной речевой ситуации», «во время эмоционального напряжения» говорящего, когда эмотивное междометие как бы вбирает в себя содержание этих «неуместных» слов и таким образом интенсифицирует смысл высказывания [16, с. 64–65]. В художественном произведении эмотивные междометия становятся текстовыми знаками активного эмоционального воздействия автора на воображение читателя: – Какие в Тифлисе женщины! Мой бог, какие женщины! (Ю. Тынянов. Смерть Вазир-Мухтара); Ох уж эта медвежья охота! (Ф. Абрамов. Дела Российские…).
В приведѐнных высказываниях нет собственно оценочных слов: говорящим они не нужны, ибо оценка – положительная и отрицательная – передаѐтся ими вместе с эмоциями – восхищением и досадой – посредством междометий Мой бог и Ох уж. Эти эмоции настолько сильны, что не требуют специального лексического выражения – достаточно слова, называющего предмет речи, отражѐнный в сознании говорящего в виде представления, и междометия как фиксатора эмоционально-оценочного отношения к соответствующему наглядно-чувственному образу.
Отсутствие «неуместных» слов, невербализованность оценок и чувств персонажей формируют в художественном произведении подтекст, раскрыть который должен читатель (женщины: очень красивые, небесной красоты, божественные, привлекательные, притягательные, соблазнительные и т.д.; медвежья охота: опасная, сложная, ненужная, странное / непонятное / нежелательное занятие, нехорошее / сомнительное дело и т.д.).
Чтобы эмоциональное воздействие на читателя соответствовало художественному замыслу, содержание представлений, возникающих в сознании литературных героев, чаще всего получает более или менее подробное описание. Ср., например:
Ах, как ясен был образ просторной, пустой, прохладной залы, – и как трудно было еѐ найти! (В. Набоков. Защита Лужина) и Боже мой, как чудовищно прожил я свою молодость! В какой суете, каких заблуждениях!.. Нет, я не совершил ничего предосудительного, но я мнил себя поэтом. Эти бесконечные шатания по ночным улицам, потоки виршей, и своих, и чужих, бдения в Доме поэтов – слышали о таком? Сколько самообольщения, спеси, отчаяния, ложных озарений, пустых мук! (Ю. Нагибин. Машинистка живѐт на шестом этаже).
Безусловно, экспрессивность эмотивных междометий непосредственно связана с их эмоциональностью и оценочностью.
Экспрессивность междометий, по мнению И.А. Блохиной, «целесообразно противопоставить эмоциональности как функцию значению, поскольку за экспрессивностью не закреплѐн определѐнный денотат» [3, с. 5].
Эмоциональное же в междометиях органично сочетается с оценочным. Как утверждает А.В. Прудникова, оценочный компонент в семантике междометия «является главным по отношению к эмоциональности, так как имеет социальный характер» [16, с. 63]. Ссылаясь на М.Б. Арнольд, лингвист подчѐркивает: «Чтобы представленный в сознании образ получил эмоциональную окраску, объект надо оценить с точки зрения его влияния на воспринимающего. Эмоция, таким образом, не является оценкой, хотя и может нести еѐ в себе как составляющую. Оценка <…> порождает тенденцию к действию, которая переживается как эмоция» [16, с. 58].
В диалоге автора с читателем таким действием со стороны последнего должно стать представление описываемого и сопереживание, адекватное идейно-эстетическим установкам художественного произведения. Например:
Ах, какие жалкие стихи печатались в журналах! (В. Гроссман. Жизнь и судьба); Даже издали по цвету одежды я узнала немцев. О, как долго пугал нас этот цвет на улицах города, как прятались мы от этих мундиров, как отвратительны они были нам! (Ю. Бондарев. Мгновения. Лицо).
Очевидно, что в первом высказывании эмотивное междометие ах «призывает» читателя пережить авторскую досаду, сожаление и горечь, вызванные жалкими произведениями жалких поэтов, ангажированных сталинским режимом и процветавших в атмосфере физического и морального уничтожения истинных талантов. Во втором примере междометие о призвано передать читателям страх, ненависть и отвращение повествователя, связанные с воспоминанием о фашистах.
Поскольку «эмоция всегда «сознательна» [16, с. 58], эмотивные междометия, «выражая ситуативную эмоциональную реакцию на объект, оценивают его с точки зрения соответствия / несоответствия знаниям, мнениям, представлениям, ожиданиям и т.п. говорящего» [3, с. 11]:
– <…> Эх табак был! добрый табак был! (Н. Гоголь. Ночь перед Рождеством); – Ах, как она была хороша… (В. Маканин. Андеграунд, или Герой нашего времени); – Помяни моѐ слово: девки-то, ох, налетят как мухи (Е. Чижова. Время женщин).
В первом высказывании литературный герой, вспоминая, каким добрым был табак в прошлом, выражает сожаление по поводу того, что нынешний табак не соответствует его знаниям и требованиям к хорошему табаку. Во втором предложении восхищение персонажа вспоминаемой им девушкой обусловливается его представлениями о женской красоте и обаянии. В третьем примере героиня, исходя из своих жизненных наблюдений и опыта, с сочувствием прогнозирует ситуацию «налѐта» девок на сына подруги в скором будущем, когда тот достигнет возраста жениха.
Экспрессивность оценки, выражаемой эмотивным междометием, усиливается благодаря восклицательной интонации всего высказывания:
О, как много чужих стихов накопилось в моей памяти за всю мою долгую жизнь! Как я их любил! (В. Катаев. Алмазный мой венец); – Ох, да как пил! – Вера повернула своѐ улыбающееся лицо к большому портрету покойного мужа (Л. Улицкая. Женщины русских селений).
Для подобных эмоционально окрашенных высказываний с эмотивными междометиями в их составе И.А. Блохина вводит понятия «авторизованности и адресованности как векторов направленности речи». В авторизованном высказывании говорящий «безадресно» выражает свои эмоции, своѐ психическое состояние, вызванное тем или иным представлением и испытываемое в момент говорения. В адресованном же высказывании говорящий не только передаѐт свои эмоции, но и адресует их «с целью воздействия на психическое состояние собеседника» [3, с. 10]. Ср.:
– Эх, память у меня была! (М. Булгаков. Записки на манжетах) и – Ох, трудно мне было! (М. Горький.Рассказы о героях).
Для говорящего в первом примере важно выразить сожаление и некоторую досаду в связи с отсутствием былой цепкой памяти. Во втором предложении героиня стремится вызвать в душе собеседника сочувственный отклик на ту боль, горечь, страдание, которые выпали на еѐ долю и вновь вспыхнули при воспоминании о них.
Заметим, что о дифференциации двух «векторов направленности речи» можно говорить только по отношению к устному общению. В художественном произведении, на наш взгляд, все эмоционально окрашенные высказывания с эмотивными междометиями носят адресованный характер, поскольку являются для автора не самоцелью, а эстетически обусловленным средством эмоционального воздействия на чувства и мысли читателей. Даже если в художественной действительности литературный герой выражает свои эмоции «безадресно», на уровне коммуникативной установки текста эти эмоции всегда имеют адресата – читателя. Побуждая последнего представлять чувства и эмоциональные состояния персонажей, писатель по цепочке наглядно-чувственных образов ведѐт его к постижению авторского замысла. Например:
О, с какой радостью возвращался я в мою милую Сергеевку! (С. Аксаков. Детские годы Багрова-внука); Господи, какая у него была улыбка! Оська тоже хорошо улыбался, но слишком простодушно, слишком открыто. А этот юноша, улыбаясь, приобщал вас к тайне, которая откроется лишь избранным и доверенным (Ю. Нагибин. В те юные годы); – А я твою маму знал, Боренька… Ох, какая она была… (В. Аксѐнов. Московская сага); – Ах, какие это были сапоги, дитя моѐ! (Д. Рубина. Почерк Леонардо).
Усилению эмоциональной оценочности предложений, включающих эмотивные междометия, способствует повтор последних, а также употребление частиц что за и как, местоимения какой, субстантивата это и местоименного наречия как, которые вместе с эмотивными междометиями максимально актуализируют наглядно-чувственный фон высказываний. Например:
– Ах, коник был, ах, коник! (Б. Васильев. Великолепная шестѐрка); – Ох, и попадѐт мне, дядя Сандро, ох, и попадѐт мне за то, что я описал твою жизнь! – воскликнул я (Ф. Искандер. Кутѐж трѐх князей в зелѐном дворике) и – Ах, ч то за душа у этой девочки… Но она себя погубит, непременно (И. Тургенев. Ася); – О, ка к мы были с ней несчастны! (А. Чехов. О любви); – Эх, ка ка я девка заплуталась… (А. Горький. Детство); Лейла Махмудовна краснела, как школьница, когда Берта Абрамовна, намеренно или нет, упоминала, что они обе родились… «боже, э то было в прошлом веке!» (М. Трауб. Руками не трогать); Ох, ка к их потом жизнь покрошила! (Л. Улицкая. Священный мусор).
Так как эмотивные междометия преимущественно полисемантичны, определить семантическое содержание того или иного междометия, непосредственно связанное «с эмоциональным <…> поведением человека в конкретной речевой ситуации» [15, с. 12], представляется возможным только в контексте, который и «проясняет смысл» [16, с. 14] междометного высказывания с эмотивным междометием в его составе. Ср.:
Ах, как хороша она была девочкой, гимназисткой (Б. Пастернак. Доктор Живаго); Ах, сколько передумала эта буйная казацкая головушка! (Д. Мамин-Сибиряк. Охонины брови); Ах, как знал Плетнѐв эти напористые, сердитые, определѐнные женские голоса! (Т. Устинова. Сразу после сотворения мира); В грязном маленьком сквере проснулись одновременно Чикваидзе и Шаповалов. Ах, как славно попито было вчера! Как громко спето! Какие делались попытки танца! (С. Довлатов. Эмигранты).
В приведѐнных высказываниях художественный контекст «высвечивает» разное семантическое содержание эмотивного междометия ах. С его помощью передаются такие эмоции, как восхищение; удивление, сочувствие; неизбежность, сожаление, досада; ирония. Безусловно, в каждом случае оно становится понятным благодаря описаниям конситуаций и употреблению в этих описаниях эмоционально-оценочной лексики: как хороша, сколько передумала; напористые, сердитые, определѐнные; грязном маленьком, как славно попито, как громко спето, какие попытки танца.
Подобные примеры актуализируют коммуникативную значимость междометий как «исключительно ѐмкого класса, заряжѐнного комплексом прагматически релевантных смыслов» [3, с. 17].
Общеизвестно, что по происхождению и способу образования междометия в русском языке классифицируются на непроизводные и производные:
– Ах, какой у нас был дом… Такие дома во Львове называли «австрийскими»; а ещѐ этот стиль носил имя «сецессия», и ни в одной другой европейской стране я больше не встречал подобного названия (Д. Рубина. Синдром Петрушки); О, как маленькая Маша любила партию, родину, мать… (Л. Улицкая. Священный мусор) и Господи, какое у неѐ было личико, как она старалась (П. Храмов. Инок); Но, боже мой, как расплатились мы за этот злосчастный выстрел! (В. Каверин. Два капитана).
Производные междометия образуются в процессе интеръективации в результате перехода в разряд междометий слов из других лексико-грамматических классов. При этом слова, существенно меняя «свою внешнюю форму», теряя «свою «внутреннюю форму», «превращаются в «слова-восклицания», в «речевой рефлекс» на речь собеседника или какое-либо явление действительности». По мнению Л.К. Парсиевой, «утрата лексического значения и номинативной функции словами и выражениями при переходе в разряд междометий является основным условием интеръективации» [15, с. 9–10].
Вместе с тем А.В. Прудникова справедливо замечает, что «у многих непервообразных междометий после интеръективации слов некая знаменательность остаѐтся» [16, с. 12]. В первую очередь это относится к эмотивным междометиям, возникшим на базе существительных или субстантивных словосочетаний религиозной семантики, преимущественно называющим Бога и Богородицу и обычно сохраняющим форму обращения. Именно такие производные эмотивные междометия употребляются в художественной прозе чаще всего. Например:
Господи, как она была счастлива! (М. Трауб. Тѐтя Ася, дядя Вахо и одна свадьба); – Боже, как мне было хорошо! – сказала потом она (Ю. Поляков. Грибной царь); Но Боже мой, как было ужасно письмо, которое товарищи просили его подписать. Каких ужасных вещей касалось оно (В. Гроссман. Жизнь и судьба); Царица небесная, как я летел! Я запросто побил все олимпийские и мировые рекорды на все дистанции разом, поскольку в сантиметре за моей спиной начинался лоб подарка к сорокалетию [племенного быка], и жар, который вылетал из его ноздрей, жѐг меня, как два сопла (Б. Васильев. Коррида в Большом Порядке).
На наш взгляд, именно религиозная семантика исходных существительных и опосредованное ими обращение к Небесным Силам не позволяют соответствующим номинативам в процессе интеръективации окончательно трансформироваться в междометия: эти существительные сохраняют свою определѐнную значимость для носителей русского языка как самостоятельные имена с живой внутренней формой.
Думается, что и верующий, и неверующий человек, употребляя в речи подобные непервообразные междометия в качестве эмоциональных операторов [14], сознательно или бессознательно обращается к Богу, Богородице, реализуя ассоциативные смыслы ―Господи, видишь ты…‖, ―Пресвятая Дева Мария, знаешь ты…‖;
―Боже, помоги…‖, ―Пресвятая Богородица, спаси…‖ и т.д.
В связи с этим мы считаем лингвистически корректным рассматривать производные междометия типа Господи, Боже, Бог мой, Царица небесная и др. как синкретичные образования, совмещающие в своей грамматической семантике признаки и существительного, и междометия.
Использование же в речи данных интеръективированных субстантивов свидетельствует о силе выражаемых говорящим / пишущим эмоций, их особенной экспрессивности, поскольку сознательное или бессознательное, в данном случае ассоциативное взывание к Небу как всемогущей «инстанции» обычно связывается с проявлением очень актуальных для человека эмоций, обусловленных тем или иным оценочным отношением к действительности.
В художественной прозе междометия довольно часто оформляются как самостоятельные «структурно нерасчленѐнные высказывания» [2, с. 267] – эмоционально-оценочные [2, с. 114] междометные предложения [7].
Именно в функции предложения, по мнению В.Ф. Киприянова, эмоциональное в междометии «отодвигается на второй план, а на первый выдвигается интеллектуальное, логическое», в результате чего предложение, образуемое этим междометием, «выражает эмоционально и экспрессивно окрашенную мысль» [10, с. 139]. И, несмотря на то что междометные предложения, как и междометия в составе высказываний, «общо выражают экспрессивную реакцию человека на явления действительности и положительную или отрицательную оценку их» [9, с. 170], эта экспрессивная реакция-оценка, передаваемая посредством отдельного, самостоятельного предложения, в художественной прозаической речи становится особенно значимой, поскольку достигает того уровня обобщения, который максимально возможен в рамках имплицитного суждения, и отражает максимально осознанное, логически обоснованное отношение литературного героя к миру [1, с. 54].
Вместе с тем невербализованность эмоциональной оценки, структурная нерасчленѐнность междометного предложения актуализируют образное содержание высказывания, его наглядно-чувственный фон, если объект действительности воспринимается персонажем мысленно – в виде представления. Например:
Когда Нехлюдов вышел в коридор, англичанин с смотрителем стоял у отворѐнной двери пустой камеры и спрашивал о назначении этой камеры. Смотритель объяснил, что это была покойницкая. – О! – сказал англичанин, когда Нехлюдов перевѐл ему, и пожелал войти (Л. Толстой. Воскресение); – Ах, – сказал он. – Если б можно было поменьше думать! (И. Гончаров. Обломов); Господи! Бросить еѐ теперь, а у ней восемь гривен; протянула свой портмоне, старенький, крошечный! Приехала места искать – ну что она понимает в местах, что они понимают в России? (Ф. Достоевский. Бесы).
В первом художественном фрагменте междометное высказывание передаѐт вполне определѐнный и легко угадываемый смысл ―Это неожиданно и любопытно, этого я ещѐ не видел и очень хочу посмотреть‖; во втором –
―Мне тяжело и досадно, мне не хочется думать, я хочу покоя‖; в третьем – ―Это ужасно и невообразимо, я не могу этого сделать, мне еѐ жалко‖.
Очевидно, что междометные предложения О!, Ах и Господи! выступают в приведѐнных прозаических отрывках в качестве хорошо «заметных» для читателя и потому действенных текстовых знаков, сигнализирующих о весьма чѐтком и осознанном эмоционально-оценочном отношении литературных героев к отражѐнным в их сознании объектам действительности, которое очень точно характеризует этих персонажей, «обнажая» мотивы их поведения.
Нередко междометные высказывания формируются на основе двух эмотивных междометий – непроизводного и производного, что усиливает художественный эффект изображения эмоциональной реакции литературного героя и оценки им представляемого: реакция-оценка персонажа становится ещѐ более экспрессивной, проявляя накал его чувств и максимально выраженный душевный отклик:
– Убили те, кто насильно вели их, – раздражѐнно сказал Нехлюдов, чувствуя, что она смотрит на это дело глазами своего мужа. – Ах, боже мой! – сказала Аграфена Петровна, подошедшая ближе к ним (Л. Толстой. Воскресение); – Если бы жили в одном номере, – пробормотала она, – в одном но… О, Господи (В. Пелевин. Жизнь насекомых).
В обоих примерах литературные герои, пытаясь вообразить то, что было или могло бы быть, испытывают потрясение (―1. Глубокое, тяжело переживаемое волнение‖ [13, с. 571]), о чѐм и свидетельствуют междометные предложения, в которых образующие их эмотивные междометия располагаются по градуальному принципу [11] – принципу «нарастания» эмоциональной оценки. В подобных высказываниях, на наш взгляд, особенно актуализируется знаменательность синкретивов религиозной семантики, восходящих к именам Бога и формам обращения к нему.
Анализ употребления в художественной прозаической речи рассматриваемых нами эмотивных междометий и междометных предложений показывает, что все они выполняют одну их демонстративных функций, определяемых «исходя из направленности на собеседника, речевую ситуацию, <…> окружающую действительность», – сигнальную, когда междометие «сигнализирует участникам коммуникации о сиюминутном эмоционально-психическом состоянии говорящего» и реализует «понятийную семантику ―Я вот какой‖» [16, с. 38–39]. Например:
Летом красным цвели девичьи щѐки и галстуки и чистотою зимы светилось белоузорье воротничков, белоснежье фартучков и бубенчики ослепительных гольфиков. Ах, какой это был хор… И как много стояло за наивной его праведностью (П. Храмов. Инок); – Господи, как же я мечтала сходить к Мейерхольду! (В. Аксѐнов. Московская сага); Было! Но как давно это было, а стыд продолжался. <…> Ох… Это Костину жену он лапал на диване, и ведь ещѐ два раза с ней встречался… (В. Гроссман. Жизнь и судьба).
Безусловно, в художественном произведении эмотивные междометия и междометные предложения являются эмоционально-оценочными сигналами прежде всего для читателя, который в соответствии с авторским замыслом должен «расшифровать» эмоциональные реакции-оценки, выражаемые литературными героями по отношению к возникающим в их памяти / фантазии наглядно-чувственным образам.
Итак, репрезентируя эмоции говорящего / пишущего, а вместе с ними его оценку объективной действительности, отражѐнной в сознании и в виде воспоминаний / воображаемых картин, эмотивные междометия выступают актуализаторами наглядно-чувственного фона высказывания, поскольку не называют, а только выражают экспрессивную оценочную реакцию, содержание которой раскрывается в рамках коммуникативного контекста.
«В объективную информацию», передаваемую словами, эмотивные междометия, будучи модусными компонентами речевого общения, привносят «субъективный человеческий фактор» [16, с. 62], реализуя различные субъективно-модальные значения.
В художественной прозе эмотивные междометия и довольно часто образуемые ими междометные предложения функционируют как сигналы психологического состояния персонажей, как специальные авторские знаки, фиксирующие внимание читателя на описаниях внутренней жизни литературных героев и побуждающие активно представлять чувствуемое и оцениваемое ими «здесь и сейчас».
Список литературы
1. Бабайцева В.В. Система односоставных предложений в современном русском языке: Моногр. – М.: Дрофа, 2004. – 512 с.
2. Бабайцева В.В. Система структурно-семантических типов простого предложения в современном русском языке // Бабайцева В.В. Избранное. 1955– 2005: Сб. науч. и науч.-методич. ст. – М. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2005. – С. 263–272.
3. Блохина И.А. Типологические свойства и коммуникативные смыслы междометных высказываний: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. – М., 1990. – 17 с.
4. Голайденко Л.Н. Категория времени глагола как грамматическое средство выражения семантики представления в художественной прозе // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов: Грамота, 2015. – № 11 (53). Ч. 1 [в печати].
5. Голайденко Л.Н. Категория представления как структурно-семантическая (на материале художественной прозы) // Вестник Томского гос. пед. ун-та. – Томск: ТГПУ, 2013. – № 3 (131). – С. 140–145.
6. Голайденко Л.Н. Лексика со значением представления в современном русском языке (на материале художественной прозы): Моногр. – Уфа: Изд-во БГПУ, 2013. – 142 с.
7. Голайденко Л.Н. Междометное предложение как неспецифический способ выражения представления в художественной речи (на материале прозы Л.Н. Толстого) // Современные проблемы лингвистики и методики преподавания русского языка в вузе и школе: Сб. науч. тр. Вып. 17. – Воронеж: ИПЦ «Научная книга», 2011. – С. 124–131.
8. Голайденко Л.Н. Сослагательное наклонение как грамматическое средство выражения семантики воображения в художественной прозе // Новые тенденции развития гуманитарных наук: Сб. науч. тр. по итогам междунар. науч.-практ. конф. (Ростов-на-Дону, 10 августа 2015 г.). Вып. 2. – Ростов-на-Дону: ИЦРОН, 2015. – С. 41–48.
9. Дагуров Г.В. К вопросу о междометных предложениях // Лингвистический сборник. Проблемы русского языкознания. – М.: МГУ, 1976. – Вып. 5. – С. 168–175.
10. Киприянов В.Ф. Нечленимые предложения в современном русском языке: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. – Владимир, 1968. – 24 с.
11. Колесникова С.М. Градуальность: системные связи и отношения: Моногр. – М.: Изд-во «Прометей», 2012. – 283 с.
12. Николаева Е.С. Междометия в прагмалингвистическом аспекте (на материале русского и английского языков): Автореф. дисс. … канд. филол. наук. – Ростов-на-Дону, 2006. – 17 с.
13. Ожегов С.И. Словарь русского языка: 70 000 слов / Под ред. Н.Ю. Шведовой. – 23-е изд., испр. – М.: Рус. яз., 1991. – 917 с.
14. Ордули А.В. Проблема междометий как эмоционального оператора // Рациональное и эмоциональное в русском языке: Междунар. сб. науч. тр. – М.: МГОУ, 2012. – С. 389–395.
15. Парсиева Л.К. Функционально-семантические характеристики междометий (на материале осетинского и русского языков): Автореф. дисс. … канд. филол. наук. – Нальчик, 2004. – 23 с.
16. Прудникова А.В. Русское междометие: Моногр. – Архангельск: Правда Севера, 2012. – 272 с.
17. Современный русский язык: Теория. Анализ языковых единиц: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: В 2 ч. – Ч. 2: Морфология. Синтаксис / Под ред. Е.И. Дибровой. – М.: Издательский центр «Академия», 2001. – 704 с.
18. Шаховский В.Н. О роли эмоций в речи // Вопросы психологии. – 1991. – № 6. – С. 113–121.
