19 марта 2016г.
Император Николай Первый Романов – знаковая и драматичная фигура российской истории второй четверти ХIX столетия. Тридцатилетний период его правления наполнен сложными, неоднозначными событиями. Личность самодержца, характер правления, сама николаевская эпоха воплотились в наследии русской литературы, живописи, киноискусстве XIX и XX вв. Его образ раскрыт в художественных произведениях писателя, учѐного, критика и переводчика первой половины XX в. Ю. Н. Тынянова.
Наиболее ярко эпоха Николая – «le système Nicolas» (франц. – система Николая) – обрисована в историческом рассказе Ю.Н. Тынянова «Малолетний Витушишников» (1933). Суть николаевского времени и государственной системы того периода передана писателем в ироническом ключе: «незаметное на первый взгляд происшествие оказывается тесно связанным с другими, всѐ более крупными, доходящими наконец до ―исторической катастрофы‖. Так стройно работающий ―электромагнетический телеграф‖ николаевской эпохи, – по словам Вениамина Каверина, – открывается во всей своей мнимой значительности и ложном величии» [1, с. 13].
Проследим изображение самодержца в трѐх исторических романах Тынянова – «Кюхле» (1925), «Смерти Вазир-Мухтара» (1927–1929) и «Пушкине» (1935–1943). В каждом из них взят конкретный эпизод из биографии Николая: отроческие годы в романах «Кюхля» и «Пушкин», сложное и драматическое восшествие на престол в «Кюхле», третий год правления из тридцати лет – то есть начальный этап царствования – в «Смерти Вазир- Мухтара».
Тынянов выстраивает целостный образ самодержца, изображая характер, психологию, стиль правления.
В произведениях воссоздан портрет государя, складывающийся из описания внешности, жестов, мимики, поведения. В романе «Пушкин» переданы отроческие годы Николая в восприятии старшего брата – Александра Первого: «Император наклонился и подставил щѐку под поцелуй обоих братьев. Сухонький, стройный, стянутый в рюмочку в военном мундире, Николай сказал приветствие ломающимся голосом. Император взглянул на него не без удивления: он вырос» [2, с. 201]. Образ Николая в романе предстаѐт через призму императора Александра I, озадаченного воспитанием младших братьев, во имя чего и создан Царскосельский Лицей. «Братья тревожили» государя, он «смутно чувствовал опасность» [2, с. 182] и необходимость приблизить их. Нужен был лишь предлог, и он представился: «Тут произошло событие, о котором стали говорить кругом <…>: великий князь Николай, которому исполнилось уже четырнадцать лет, искусал своего воспитателя Аделунга. Аделунг преподавал ему мораль и латинский язык. Императору рассказали, что великий князь, наскуча моралью, подошел к Аделунгу и, притворно к нему ласкаясь, стал кусать учителя в плечо и больно наступать на ноги. Предлог был найден – воспитание. Дикие нравы братьев были нетерпимы» [2, с. 182]. Вариант той же истории использован в романе «Кюхля». Еѐ в беседе с Вильгельмом Кюхельбекером повествует Григорий Андреевич Глинка. В 1811 г. он по приглашению императрицы Марии Фѐдоровны был назначен кавалером великих князей Николая и Михаила и прослужил в этой должности несколько лет. Глинка вспоминает: «… я и сам заметил, как человек обрисовывается из мелочей. Помню <…> как Николай, тринадцати лет, ласкаясь ко мне, вдруг укусил меня в плечо. Я посмотрел на него. Он весь дрожал и, в каком-то остервенении, стал мне на ноги наступать. Не правда ли, черта живописная?» [1, с. 169].
По мысли писателя, так из «мелочей», психологических черт, поступков формируется личность человека. В упомянутой выше беседе с Вильгельмом Глинка рассуждает о характере Николая, когда тот был ребѐнком: «Я ведь много лет наблюдал, – сказал Глинка, – характер был пугающий: в играх груб, сколько раз товарищей ранил, бранные слова говорил. Но вот что примечательно: не только вспыльчив, но во гневе и на отца похож: рассердится, бывало, и начнет рубить своим топориком барабан, игрушки ломает, и при этом ещѐ кривляется и гримасничает. – Глинка вдруг засмеялся. – Я ему раз о Сократе рассказывал, о жизни его и смерти, а он мне в ответ: ―Какой дурак‖» [1, с. 169].
Иного Николая видим в романе «Смерть Вазир-Мухтара». Так, Тынянов рисует его внешность: «Николай Павлович был безус, безбород и на полтора года моложе Грибоедова. Грудь у него была обложена ватой. Он был строен, а руки слишком длинные, с большими кистями, и висели, как картонные. Он слегка горбился» [3, с. 115]. Изменилась его историческая роль, теперь он –руководитель государства.
Для Ю. Н. Тынянова как исторического романиста важен вопрос престолонаследия, остро стоявший перед Александром Первым. В романе «Кюхля» оценка того сложного периода выражена через беседу Г. А. Глинки с Вильгельмом Кюхельбекером о судьбе престола: «… знаю, что троны шатаются, и не этому господину, – он махнул рукой на портрет Константина, стоявший на столе, – удержаться после смерти Александра, а о мальчиках, – он указал на портреты Николая и Михаила, – я и не говорю» [1, с. 167]. В 1823 г. Александр Первый тайным манифестом завещал трон младшему брату Николаю, однако присягать по старшинству следовало Константину. Проблема резко обострилась после смерти Александра.
Николай оказывается центральной фигурой сложного драматичного периода в ноябре–декабре 1825 г. В романе «Кюхля» эти события описаны детально. В ночь на 14 декабря, когда напряжение достигло невероятной силы, Николай показан остро чувствующим тяжесть происходящего, ответственность: будущий император «… затянут в парадный мундир, который делает его выше ростом, с лентой через плечо. Лицо его неживое, серое.
<…> он [Николай] стянут, неловок в движениях и больше всего следит за тем, чтобы не дрогнул ни один мускул на лице, чтобы был застѐгнут мундир, чтобы было всѐ в порядке» [1, с. 225].
Звучит в произведениях и тема восстания 14 декабря 1825 г., декабристского движения в целом. Ю.Н. Тынянов называет события на «очень холодной площади» испытанием, когда «перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось; раздался хруст костей у Михайловского манежа – восставшие бежали по телам товарищей – это пытали время» [3, с. 6].
Для писателя важно выделить среди окружения императора Николая «друзей 14 декабря»: Пущина, Лунина, Чаадаева, Штейнгеля, Каховского, Цебрикова и других. Поэтому в предисловии к роману «Смерть Вазир-Мухтара» Тынянов пишет, что декабрист Лунин «дразнил <…> Николая из Сибири письмами и проектами, написанными издевательски ясным почерком» [3, с. 7; курсив мой – Л. А.]. Появляются в повествовании и «враги» декабристского движения: Бенкендорф, каратель Адлерберг, доносчик Ростовцев. Через обращение к ним раскрывается «… вечная проблема роли окружения для исторического лица и доверия к нему главного властителя» [4, с. 175]. Накануне трагических событий на Сенатской площади «… <…> явился один офицер, по фамилии Ростовцев, и подал письмо, в котором предупреждал Николая о том, что завтра будет восстание. И у Николая два чувства в эту ночь: одно – чувство генерала, который завтра даст решительное сражение врагу. Или он будет император, или – без дыхания. А другое чувство – странной неловкости и боязни, как перед смотром» [1, с. 225].
Аналитический взгляд писателя расширяется до анализа внешней и внутренней политики Николая I: успехи и ошибки, характерные черты и наследованные порядки.
Внутриполитический курс Николая был сложным и противоречивым. Первые шаги императора имели либеральные черты: например, возвращение из ссылки А.С. Пушкина и вообще взаимоотношения с поэтом. В романе «Смерть Вазир-Мухтара» эта тема раскрывается через упоминание о знаменитом стихотворении 1827 г. «Стансы»: «Грибоедов читал, как и все, – стансы Пушкина. Пушкин смотрел вперед безбоязненно, в надежде славы и добра, – в этих стансах. Казни прощались Николаю, как Петру» [3, с. 131]. В стихотворении поэт, напоминая о деятельности Петра I, пытался подсказать Николаю I программу действий. Многими современниками произведение было воспринято как верноподданническое.
Впоследствии государственный режим всѐ более ужесточался и характеризовался как «палочная система», воплощѐнная не только в войсковом укладе, но и в других сферах: «Когда Николай взял приступом дворец, он почувствовал себя сиротливо, выскочкой – parvenu. Тогда стали рыться в разговорах и нумеровать шепоты» [3, с. 18].
Николай продолжал линию отца – императора Павла I – по ослаблению позиций дворянства, особенно того, что подозревалось в связях с декабристами. Такая участь постигла генерал-лейтенанта А.П. Ермолова. В предисловии к роману «Смерть Вазир-Мухтара» писатель обращается к личности русского военачальника и государственного деятеля, активная военная карьера которого после 1825 г. была остановлена [5, с. 88–89]: «Так умирал Ермолов, законсервированный Николаем в банку полководец двадцатых годов» [3, с. 7; курсив мой – Л. А.].
Эпоха правления Николая отмечена и победами, и поражениями во внешней политике. Эта тема дана сквозь призму проблемы востока: борьба с Турцией, Персией. Тынянов вводит в роман «Смерть Вазир-Мухтара» беседу А.С. Грибоедова с персидским придворным поэтом Фазиль-ханом и стариком «в бедной одежде дервиша»:
– Величайший государь России был его величество могущественный Пѐтр, прозванный повсеместно Великим.
Комплимент дервиша.
– Я счастлив услышать в дружественной стране имя великого государя. Дервиш ещѐ пожевал губами.
Фазиль-хан вылупил глаза и пролепетал:
– ... который, однако, не имел удачи в делах с Блистательной Портой... Грибоедов прищурился:
– Эту удачу он уделил своему праправнуку [3, с. 349–350; строфика автора].
Собеседник русского дипломата имеет в виду неудачу Петра I в борьбе с Турцией (Порта – устаревшее название Турции). Ясно, что в своѐм ответе Грибоедов указывает на успехи Николая I в русско-турецкой войне 1828–1829 гг., окончившейся Адрианопольским миром.
На основе проведѐнного анализа выявлено, что в главах, посвящѐнных Николаю Первому, во всех трѐх романах Ю.Н. Тынянов всесторонне подходит к биографическим фактам и роли императора как человека и исторического деятеля.
Список литературы
1. Тынянов Ю.Н. Кюхля. Рассказы / Предисл. В. А. Каверина. М.: Правда, 1981. 560 с.
2. Тынянов Ю.Н. Пушкин: роман / Послесл. Б. Костелянца. М.: Художественная литература, 1987. 544 с.
3. Тынянов Ю.Н. Смерть Вазир-Мухтара: роман. Калининград, 1979. 431 с.
4. Щедрина Н.М. «Красное Колесо» А. Солженицына и русская историческая проза второй половины ХХ века. М.: Памятники исторической мысли, 2010. 336 с.
5. Лазарян С.С. Негласное участие А. П. Ермолова в делах Кавказа в годы наместничества князя М. С. Воронцова // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: История и политические науки. 2014. № 4. С. 88–94.
