18 марта 2016г.
Одной из важнейших констант образного мира лирики В.Шаламова, значимых на протяжении всего творческого пути поэта, является метафора тепла. Она несет в творчестве Шаламова огромную символическую нагрузку и наделена широчайшим спектром значений.
В стихах Шаламова неразделимыми оказываются разные смысловые грани этой метафоры. Тепло - это одновременно и физическая характеристика (тепло огня, солнечные лучи), и моральная категория, поскольку тепло всегда у Шаламова имеет нравственный смысл, оно наделено моральным значением, тепло – это всегда добро. С физическим теплом неразрывно оказываются связаны и человеческая приязнь, и надежда, и творчество, и любовь. Именно такое соединение смыслов мы встречаем, например, в стихотворении «Не дождусь тепла- погоды…» из цикла «Синяя тетрадь»: «Не дождусь тепла-погоды в ледяном саду. / Прямо к Богу черным ходом / Вечером пойду. // Попрошу у Бога места, / Теплый уголок, / Где бы мог я слушать песни / И писать их мог. // Я б тихонько сел у печки, / Шевелил дрова, / Я б выдумывал без свечки / Теплые слова. // Тают стены ледяные, / Тонет дом в слезах. / И горят твои ночные / Влажные глаза» [1, с. 27]. Очень по-шаламовски сплетены здесь мотивы физического тепла – теплая погода, «теплый уголок», «печка» – и тепла душевного, исходящего от человеческого сердца. Ведь это стихотворение, в первую очередь, о любви, о воображаемой встрече с возлюбленной: заключительные его строчки открывают читателю, что весь поток «теплых» метафор стихотворения окрашен прежде всего душевной приязнью, исходящей от любимой. Еще один важный мотив, звучащий здесь, – это мотив творчества («Где бы мог я слушать песни / И писать их мог»), который оказывается неразрывно соединен с образами любви и тепла, становясь их органичным продолжением. Невозможно не вспомнить слова Шаламова из его письма Пастернаку 1952 года: «Так много растеряно, брошено, убито, не достигнуто, и только самое дорогое пронесено через всю жизнь: любовь к жене и стихи» [2, с. 390].
Здесь, как и во многих других стихотворениях Шаламова, тепло – это мечта. Теплота физическая и душевная, встреча с любимой, творчество – всѐ это доступно автору только в мыслях. Жизненные реалии, которые его окружают, - совсем иные: снег, лед, холод, вьюга (естественно, образы холода имеют столь же весомую символическую нагрузку, как и образы тепла). В некоторых стихотворениях Шаламова мир «теплой» мечты и «ледяной» реальности сталкиваются напрямую. Например, в стихотворении «Холодной кистью виноградной…» перед читателем на протяжении шести строф раскрывается южная картина чарующей притягательности: кисти винограда, которыми «стучится утро к нам в окно», земляника, краснеющая «своим веснушчатым лицом», «гроздья черно-бурых капель» смородины, клубника «на грядках спит перед крыльцом». Лирическая ситуация разворачивается в каких-то фантастических теплых краях: «О, соглашайся, что недаром / Я жить направился на юг, / Где груша кажется гитарой, / Как самый музыкальный фрукт» [1, с. 20]. Южная картина попутно дополняется и другими ассоциациями, включенными в характерную для Шаламова символику тепла, - это упоминание о дружеском общении, празднике, приходе гостей («И ноздреватая малина, / Гуртом в корзине разместясь, / Попав ко мне на именины, / Спешит понравиться гостям»). Но последняя строфа резко возвращает лирического героя в реальный мир: «Все, кроме пареной брусники / И голубичного вина, / Они знавали лишь по книгам, / Видали только в грезах сна». Оказывается, что тепло – это всего лишь «грезы сна», а настоящая жизнь– только север, только холод.
С образной и смысловой сферой этого стихотворения корреспондирует одно из более поздних стихотворений, включенных в цикл «Сумка почтальона» (приводим начало): «Мы несчастье и счастье / Различаем с трудом. / Мы бредем по ненастью, / Ищем сказочный дом, // Где бы ветры не дули, / Где бы крыша была, / Где бы жили июли / И где б не было зла» [1, с. 85]. Сразу, уже в первых двух строфах заявлено противопоставление реального мира – «ненастья», холода – и мира мечты, «сказочного дома». В который раз читатель встречается с характерной для Шаламова контаминацией физической и нравственной характеристик в метафоре тепла: сказочный дом олицетворяет собой одновременно и лето («где бы жили июли»), и доброту («где б не было зла»). И вот, казалось бы, этот сказочный дом лирический герой находит – он видит «хоромы» и заходит внутрь. «Но усталые взоры / Не заметят впотьмах - / Это иней узоры / Налепил на дверях. // Невеселая келья / Холодна и темна. // Здесь его новоселье // Без огня, без вина». Вновь мечта о тепле оказывается разбитой, и реальностью становятся лишь холод и снег.
Насколько недостижимым для лирического героя оказывается тепло и насколько невозможным – превращение холода и льда в «июли», говорит еще одно небольшое стихотворение из цикла «Синяя тетрадь»:
«Поднесу я к речке свечку, / И растает лед. / Больше мне, наверно, нечем / Удивить народ. // Это сделать очень просто, / Если захочу. / Лишь свеча бы с речку ростом, / Речка – со свечу» [1, с. 27]. Прогнать холод и растопить лед становится так же непросто, как найти свечу «с речку ростом» или речку, равную свече.
Нередко в лирике Шаламова образы тепла оказываются связаны с темой детства. «Я забыл погоду детства, / Теплый ветер, мягкий снег. / На земле, пожалуй, средства / Возвратить мне детство нет» [1, с. 16], - в стихотворении, которое открывается процитированной строфой, в связи с темой детства сразу же возникает метафора тепла – «теплый ветер». Этот образный ряд продолжен и в ходе дальнейшего развертывания лирического сюжета: во второй строфе это «васильковые дороги / В красном солнце детских дней». Даже
«зимние» образы в детском восприятии лишены привычных негативных коннотаций – если это снег, то «мягкий». Теплота образов детства, хранимая памятью, становится своего рода оберегом лирического героя, той силой, которая помогает противостоять холоду и горечи настоящего: «Это все ношу с собою / И в любой люблю стране.
/ Этим сердце успокою, / Если горько будет мне мне».
Но особенное, исключительное значение образы тепла приобретают в любовной лирике Шаламова. Тепло – непременная, постоянная характеристика образа возлюбленной в его стихах. В любовной лирике Шаламова читатель почти не встретит портрета, описания того, как выглядит любимая женщина, но всегда ощутит тепло – это и ее «теплые слова», и слезы, которые растапливают лед, и – очень частая деталь в любовных стихах Шаламова – тепло ее руки. «И лишь руки твоей тепло / Внушит надежду, / Что будет все, судьбе назло, / Таким, как прежде» [1, с. 70]. «Но твое рукопожатье / Так сердечно горячо; / Птицы ситцевого платья / Мне садятся на плечо» [1, с. 117]. Тепло становится главной образной характеристикой возлюбленной, ее лейтмотивом, ее приметой. Так, в лирической зарисовке «Утро» собственно женский образ, ее образ - появляется лишь во второй половине стихотворения, ближе к окончанию (в девятой строфе, при том что стихотворение состоит из тринадцати строф). Но на самом деле всѐ это стихотворение – о ней, начиная с первого слова. Вся картина летнего утра, развернутая перед читателем, проникнута ее присутствием, мыслью о ней. Первая же строфа стихотворения: «По стенке шарит желтый луч, / Раздвинувший портьеры, / Как будто солнце ищет ключ, / Забытый ключ от двери» [1, с. 97] - со своими «теплыми» мотивами, образом солнечного луча – является знаком возлюбленной. Последующие строфы, всѐ ярче раскрывающие летние, «теплые» образы, – утренний свежий ветер, играющий с рекой, пение птиц, в котором слышится «восторг и нетерпенье», - готовят кульминацию, появление образа любимой. Она возникает - «лучась», заливая пространство «своим блаженным светом». Она, и тепло, и свет – это нечто единое, неразделимое в восприятии лирического героя.
Это стихотворение не только ярко характеризует символику тепла в любовной поэзии Шаламова. В самом облике возлюбленной, каковым он предстает здесь, - воплощается своеобразие шаламовского видения, передается специфика его взгляда и восприятия ее образа. Суть этого восприятия – в сочетании, казалось бы, несоединимых ракурсов представления о ней. С одной стороны, она видится прекрасным и недосягаемым идеалом, ее образ почти обожествляется: «Ты молча ходишь в небесах, // Подобная планете». Она – далекая, небесная, она - откуда-то из высших сфер. В этом стихотворении остается неясным момент ее явления перед лирическим героем – кажется, она сама, реальная женщина, так и не появляется, не приходит к нему, а ее образ, сотканный из солнечных лучей, из света, из воздуха, просто представляется ему, возникает в его сознании, искрясь и лучась. Ему кажется, что она стоит, овеваемая ветром, в «резной оправе» (как икона!) кленовых листьев, ветвей, к ней тянущихся. «Но даже дерево сейчас // Тебя задеть не вправе». Ничто земное не может ее коснуться. От нее исходит лишь «блаженный свет» и «безмолвие». Ревнует ли он ее? Да, как и любой влюбленный! Но мнимые его соперники, вызывающие ревнивые чувства, - это деревья и ветер. Божественную возлюбленную можно ревновать лишь к природным сущностям и нельзя, предположим, к соседу по даче.
Другая грань восприятия любимой, столь же специфичная для взгляда и понимания Шаламова и в этом же стихотворении реализованная, - восприятие ее облика в бытовом, не сниженном, а именно бытовом, повседневном контексте. «И ветер рвет твои чулки / С веревки возле дома. / И, как на свадьбе, потолки / На нас крошат солому». Ее чулки, которые она выстирала, сохнут на веревке во дворе. Это ничуть не снижает ее образ, нисколько не делает его приземленным. Она остается боготворимым идеалом, просто бытовая деталь, которая у Шаламова становится не прозаической, а лишь трогательной, приближает ее образ к нему, делает его роднее. Ведь к божеству не обратишься «любимая», а для лирического героя Шаламова она и «любимая», и «лучшая», и «милая моя» (как, например, в стихотворении «Модница ты, модница…»). В любом случае, какая бы грань восприятия ни высвечивалась в том или ином стихотворении, лейтмотивной для облика возлюбленной останется символика тепла и теплого, согревающего света.
Метафора тепла становится одной из краеугольных, основополагающих в поэзии Шаламова, наиболее насыщенных в образном и мировоззренческом отношении. Образ тепла, теплоты вместе с характерным для него богатым спектром смыслов появляется и в философской, и в пейзажной и, конечно же, в любовной лирике Шаламова, где эта метафора наделена исключительным значением, поскольку она вовлечена в раскрытие наиболее тонких и сложных аспектов душевной жизни лирического героя.
Список литературы
1. Шаламов В. Собр. соч. в 4-х тт. Т. 3. Стихотворения. М.: Художественная литература, Вагриус, 1998.
2. Шаламов В. Собр. соч. в 4-х тт. Т. 4. Четвертая Вологда. Вишера. Эссе. Письма. М.: Художественная литература, Вагриус, 1998.
