05 сентября 2016г.
Рассказ «Ночь под новый год» В. Чаушанского впервые был опубликован в 1885 году в 52-м номере журнала «Родина» от 29 декабря. Несмотря на то, что автор абсолютно неизвестен широкому читателю (сведений о его жизни и творчестве в процессе работы установить не удалось – прим.авт.) произведение В. Чаушанского можно привести как пример типичного образца святочного повествования, ориентированного на быличку: в нем сочетаются мотивы метели, гаданья, ряженья и наказания за него.
Данный текст отвечает всем основным требованиям, которым должен соответствовать литературный святочный рассказ. Во-первых, это приуроченность к святочному времени и описание праздничной атмосферы. События обязательно должны происходить накануне или во время рождественских праздников. Уже из названия рассказа можно понять, что данное требование автором было соблюдено. Скорее всего, названием «Ночь под новый год» автор хотел подчеркнуть, что события, описанные в рассказе, могли произойти только в это время и в канун именно этого праздника.
В начале рассказа Чаушанский воспроизводит обстановку святочного вечера в городском доме – аналога деревенских посиделок и бесед. Семейство Ивлевых собирается ехать к соседям помещикам встречать Новый год. В доме царит суета, все его обитатели готовятся к маскараду. Герои предстают перед нами в следующем виде: мать в одеянии монахини, отец в костюме рыцаря, старший сын Борис «молодой и веселый человек, выбравший для себя наряд клоуна с массою бубенчиков и трещеток» [1, с. 232], младшая «Зиночка оделась русалкой, ухитрившись как-то из этого костюма сделать очень скромный» [1, с. 232-233], а старшая – Маша – собиралась идти в обличье Дианы.
Отметим, что в святочных рассказах достаточно часто встречается герой-пророк (он же – выразитель авторской морали), так, Чаушанский вводит в повествование образ няни Федосеевны, дряхлой старушки, выпестовавшей всех детей Ивлевых. Именно она сначала укоризненно смотрит на семейство, а затем предостерегает и отговаривает их ехать на бал:
«Ох-хо-хо… не к добру надеваете на себя срамотные одежды, - шамкала она, переводя свои слезливые глаза с одного замаскированного на другого, - право, не к добру; виданное ли дело, чтобы христианская душа, да так поганилась…» [1, с. 233-234].
Несмотря на уговоры, семья Ивлевых в кибитке, запряженной тремя лошадьми, уезжает на костюмированный вечер, все, кроме Марии, которая признается няне, что осталась дома не из-за плохого самочувствия, а ради того, чтобы погадать. Няня в обстановке святочной беседы вспоминает событие, случившееся на святках с Машиной тетей, Анной Павловной. Эта история представляет собой сюжет святочной былички о девушке, гадающей в бане на суженого: «И-и, матушка, а то как же… покойная, царство ей небесное, Анна Павловна как наяву увидела своего мужа; после уж рассказывала: „Как зашумит, – говорит, – у меня в ушах… в глазах какие-то круги закружились… а потом в зеркале тройка серых; в санях сидит военный – гусар, и будто кони сбились с дороги и подвезли его к нам в дом… сам красавец из красавцев… военный… да…” – Старушка утерла бывшим в руках черным платком свои морщинистые губы. – И что ж бы ты думала, Маня! ведь все вышло, как она говорила; только, помню, отслужили молебен… ведь у покойных-то всегда на Новый год священники обедали… а кура, а кура на дворе поднялась – зги божьей не видать… да, сидят, это, господа в гостиной… чу… как бы колокольчик раздался на дворе… я сейчас в залу с покойной Анной Павловной… глядь, тройка серых… „Он“, – чуть слышно проговорила она… и всправду, вошел гусар… уж был бы тебе красавец… из красавцев красавец, и говорит, что ехал домой из полка; поднялась метель, он сбился с пути-дороги – вот и приехал… – Что же после было? – спросила Марья Ивановна, глаза которой начали блестеть более обыкновенного. – Что ж потом… известно… еще до масляной свадьбу сыграли… вот что» [1, с. 235-236].
Рассказ в рассказе является второй типичной чертой святочного повествования, так как оно должно быть ориентировано на действительность, быть достоверным. Рассказчик повествует о тех событиях, которые действительно произошли с ним, либо ссылается на знакомого человека, с которым произошла данная история. Такая форма повествования создает у читателя иллюзию действительно услышанного или увиденного события.
Для авторов литературных святочных рассказов очень важно как можно глубже раскрыть характер главных персонажей, их переживания и мотивировку поступков, что и демонстрирует Чаушанский. Маша, находясь под впечатлением от рассказа няни, приходит к выводу, что она хочет узнать свое будущее и погадать на суженого, как это делала ее тетя. Сначала она с нетерпением ожидает той минуты, когда ей представится возможность узнать свое будущее. Затем появляется страх из-за осознания того, чем она планирует заниматься, однако, Мария пытается мысленно себя поддерживать: «Трусиха, - мысленно обозвала она себя, - не боится же Савелий сидеть теперь в бане и топить печь… почему же мне это должно быть страшно?» [1, с. 237]. После ее начинают мучить сомнения, а стоит ли вообще это делать или нет: «Зачем же в таком случае я пойду в баню? – вдруг задала она себе вопрос. – Идти вечером одной по глубокому снегу, обильно завалившему весь сад, не пойду, – решила Марья Ивановна, – верить во всякие глупости… смешно» [1, с. 238]. Мария хочет себя уверить, что из этого гадания не может ничего выйти, что она никого суженого в зеркале не увидит. Её преследует постоянное беспокойство и чувство тревоги:
«Лихорадочная дрожь не оставляла ее ни на минуту [1, с. 237-238]. Пограничное состояние души героини свидетельствует о том, что она собирается допустить роковую ошибку, так как гадание – это совершение греха и связь с нечистой силой. Однако это не останавливает Марию, и она все-таки принимает решение отправиться гадать в баню. Как известно, баня считается самым излюбленным местом для девичьих гаданий, ведь именно там, по поверьям, собираются представители низшей демонологии.
Тем временем действие переносится в усадьбу Иваницких, куда направилась семья Ивлевых на встречу Нового года. Перед нами предстает атмосфера праздника. Мы видим большую, красиво декорированную ёлку, всю увешанную подарками. В большом зале множество гостей танцуют под звуки играющего оркестра, лакеи разносят конфеты и фрукты: «Все перемешалось, капуцин с гречанкой, столетний дед, изображавший, должно быть, лесовика, вертелся в бешеном вихре вальса с херувимом; ведьма с распущенными косами – с шутом; монах – с гризеткой <…> Все веселились и не замечали, как шло время, как полька сменялась кадрилью, кадриль – вальсом, полька – мазуркой, галопом» [1, с. 240]. Хозяин произносит тост за встречу друзей и за Новый год, после этого праздник продолжается с еще большим весельем. Больше всех праздником довольна Зинаида Ивановна, дочь четы Ивлевых, ведь она первый раз в жизни присутствует на маскараде. Она познакомилась с молодым человеком и в его компании провела весь вечер, а ее мать следила за дочерью и, по-видимому, была очень довольна ее кавалером. Праздник тем временем подошел к концу, и гости начали разъезжаться по домам: «Снова знакомый возок, запряженный тройкой, подъехал к крыльцу. Семейство Ивлевых начало усаживаться. <…> Отличная погода, какая стояла весь день, вдруг сменилась метелью» [1, с. 242].
Дальнейшее действие рассказа из поместья Иваницких переносится в баню: «Едва попав ключом в замочную скважину, Марья Ивановна вошла сначала в темные двери, а затем нащупала дверь и в предбаннике жарко натопленной бани» [1, с. 242]. Мария ставит перед собой зеркало и свечи:
«Она сначала рассеянно думает о посторонних предметах, о том, как теперь веселятся и брат, и сестра Иваницких, а затем о том, зачем она осталась дома, незаметно мысленно дошла о представлении молодого богатого соседа-помещика, ухаживавшего за ней» [1, с. 245]. Здесь Чаушанский выполняет третье обязательное правило святочного рассказа и добавляет элемент фантастичности в повествование. В зеркале перед ней
«словно живые, представились волшебные сказочные принцы, скакавшие на фантастических конях в тридевятое царство, в двенадцатое государство; длинной вереницей промелькнули перед нею всевозможные ведьмы, утопленники, кикиморы, грешники, изобильно фигурировавшие в этих рассказах» [1, с. 244]. Безотчетный страх напал на Марию Ивановну, ее снова начинает бить лихорадка: в бане хлопает дверь, возникают странные звуки, похожие на глухой, предсмертный стон. Героиня слышит над собой чье-то горячее дыхание и в этот момент ее охватывает нескончаемый ужас. Вглядываясь в зеркало, она видит Бабу Ягу, у которой «нос сходится с подбородком, и вместо ногтей – железные крючья, которыми она откапывает недавно похороненные тела младенцев, разрывает ими грудь и вынимает невинное детское сердце, которое тут же и съедает» [1, с. 246]. Яга сначала начинает царапать Марию за шею, а затем впивается в нее острым крюком. Девушка чувствует, как холодное острие входит все дальше и дальше, но не в состоянии ничего сделать. Такое яркое описание мрачной атмосферы является отличительной чертой святочного повествования.
«Нечистая сила» всегда описывается как можно страшнее и красочнее для того, чтобы читатель при ознакомлении с текстом испытывал те же чувства, что и герой рассказа. В данном тексте присутствует огромное количество образов демонических персонажей – это ведьмы, кикиморы, перевертни, водяные, рожи с горящими углями вместо глаз и крыльями летучих мышей и т.д. В зеркале Мария видит, как вся эта нечисть приближается к ней и она отчетливо может рассмотреть все детали: «Теперь уже ясно обрисовываются малейшие волоски, малейшие морщинки отвратительных харь, вертевшихся в снежном пространстве. Их сатанинский хохот, богомерзкие гримасы – все, до мельчайших подробностей, было ясно и слышно, и видно; она уже ощущала прикосновение первого дуновения ветра, принесшего с собой невыносимый смрад» [1, с. 247]. Вдруг среди этого полчища Мария видит знакомый возок, окутанный метелью. Он узнает фигуру кучера Ермолая. Повозка, запряженная тройкой все быстрей летит к реке, а нечисть мчится сзади. В следующий момент повозка уже в реке и кикиморы, лешие и ведьмы затаскивают повозку с её семьей все глубже в реку: «Вот уже половина дверец скрылась под водой… еще ниже… вода сравнялась с оконным стеклом. Какая-то костлявая рука, обросшая свиной щетиной, стукнула в это небольшое окошко… Стекло разбилось… Мария Ивановна услышала крик о помощи, узнала голос матери, отца, сестры и брата, запертых в повозке и обреченных на верную гибель» [1, с. 249]. Мария выбегает из бани и бежит к реке, не веря себе и надеясь, что все это не правда, но повозка и вправду в реке. Героиня зовет на помощь мужчин из деревни, те больше трех часов пытаются вытащить из реки тройку лошадей, запряженную в возок и саму повозку с ее пассажирами. Лишь к утру, «когда на востоке показался едва заметный мягкий полусвет, усилиями всей деревни» [1, с. 252]. удалось это сделать. Все инстинктивно боялись заглянуть внутрь, где было четыре заживо погребенных человека. С восходом солнца ужаснейшая картина предстает перед жителями деревни и читателями: «Рыцарь с размокшими латами и шлемом сжимал в объятиях молодого клоуна, впившегося зубами в плечо монахини, нежная русалка с разорванной одеждой и обнаженной грудью, закинув назад свои белые красивые руки, с распущенными по плечам длинными шелковистыми волосами как бы заснула, откинувшись в угол возка. Монахиня, с перекошенными от ужаса чертами лица, с открытыми оловянными глазами, смотревшими в пространство, застыла в последнем усилии оторвать от себя шута, охватившего ее своими мускулистыми руками, вплотную обтянутыми материей ярких цветов с нашитыми уморительными харями шутовского костюма» [1, с. 253]. Возвращаясь с празднования Нового года, семья Ивлевых попала в сильнейшую бурю. Дороги было не видно и лошади направились прямо к омуту на реке. Кучер ничего не смог сделать, и повозка вместе с лошадьми провалилась под лёд. Именно эту картину Мария увидела во время гадания, только там не метель загнала лошадей в омут, а «нечистая сила» затянула их под воду.
Метель в данном рассказе выступает как символ грядущей смерти и «нечистой силы», которая уводит героев с правильного и божественного пути и ввергает в пучину зла. Она сбивает с дороги не только лошадей в повозке, что в конце и приведет к гибели семейства Ивлевых, но и заставляет согрешить Марию, обратившуюся к гаданию в попытках предугадать собственную судьбу. В конце рассказа Марья Ивановна лежит в своей комнате в страшнейшем припадке нервной горячки. Для читателя так и остается загадкой, выжила она после этого или нет.
Для классического святочного рассказа обязательно наличие морали. Последняя реплика рассказа, принадлежащая няне, и является своего рода моралью и предостережением для других: «Кара Господня постигла… Велик Бог на небеси, велик Он и на земли… Правду я говорила… сатанинские одежды до добра не доведут… Охо-хо-хо» [1, с. 253].
Список литературы
1. Чаушанский В. Ночь под Новый год / Чудо Рождественской ночи. Святочные рассказы / Сост., вступ.ст., прим. Е. Душечкина, Х. Баран. – СПб.: Худ.лит., 1993.
