28 января 2017г.
Историю России невозможно изучать, описывать, объяснять без обращения к культурному наследию Сибири. На протяжении веков эти обширные территории, расположенные за Уральским хребтом, имели особое значение для страны. Благодаря географической отдаленности от Центральной России, вплоть до начала XX века, люди воспринимали регион как государство в государстве, развивавшееся в собственном ритме. Современники, говоря о ресурсах Сибири, подчеркивали, что эта «молодая страна со слабо развитой культурой, с отсталой техникой, но сильная своей молодостью, величием могучей природы» [13, 4].
Сибирь всегда ощущалась соотечественниками как пространство противоречий, поскольку одновременно и в равной степени символизировала грандиозный ландшафт и «гиблое» место, бегство от крепостной неволи и наказание, свободу и каторгу.
Сохранившиеся исторические документы связывают первую сибирскую ссылку с делом царевича Дмитрия Углицкого (1593 год). Известно, что вначале XVII века отправкой в регион наказали около 1500 человек. В следующем столетии смертная казнь была заменена на вечную каторгу в Сибирь: чем серьезнее правонарушение, тем дальше на восток отправлялся осужденный. Массовый характер процесс приобрел благодаря «кандальному пути» уголовных и политических преступников, сосланных в Сибирь не только для отбывания наказания, но и для заселения бескрайних просторов «окраины» Российской Империи, в том числе за счет ссыльных поляков. Для них, участников национально-освободительных восстанийXIXвека ««Сибирь» не была <…>чисто географическим понятием, <…> заключала в себе опыт, пережитый на обширных просторах Российской империи польскими ссыльными, насильно отторгнутыми от мест своего постоянного проживания» [12, 7].
Ссыльнопоселенцы, привязанные к местам «причисления», имели право наниматься на работу. Для большинства это было возможностью выжить, несмотря на выделение правительством казенного и кормового пособия. В краю, который в Царстве Польском называли «тюрьмой без решеток» [11, 154],поляки слыли грамотными, обязательными и честными исполнителями, труд их был дешевле, чем вольных граждан. В сибирской глуши к ним обращались по самым различным вопросам: от исцеления слепых до ремонта оружия. «Поляк, по их мнению, это был человек с «золотыми пальцами», который все знал и все умел делать» [7, 142]. В городах изгнанники «производили и продавали качественные и модные товары. Это способствовало тому, что в Иркутске, Красноярске, Тобольске и Томске все «польское» считалось модным» [8, 6]. В 1877 году ссыльный Кароль Матушинский открыл в городе Енисейске магазин «Варшавский» [9, 107]. Нарциз Войцеховский, участник январского восстания 1863-1864 годов и отбывавший наказание в Минусинском уезде, писал: «После 10 лет ссылки и неволи я управлял самым большим в Енисейской губернии фабрично-промышленным делом и пользовался большим признанием жителей данного уезда» [11, 156].
Изгнанникам работа давала не только возможность физического, но и психологического выживания. Людям творческих профессий приходилось сложнее, поскольку распоряжение правительства запрещало ссыльным полякам заниматься частным извозом, воспитанием детей, преподаванием наук и искусств, содержанием аптек и т.д. Эти указания зачастую не исполнялись местными властями, поскольку в провинции был дефицит грамотных кадров, ревизоры приезжали редко, а местная элита была заинтересована в качественном обучении своих детей, которым предстояло поступление в гимназии и высшие заведения. «Образованные, знающие иностранные языки польские каторжники и ссыльные охотно принимались в домах местных сановников и богатых купцов в качестве учителей языков, рисунка, музыки, танцев: они руководили оркестрами, давали концерты и т.д.»[12, 15]. Польские ссыльные Минусинска свидетельствовали, что «в городе встречается запрос на педагогический труд, пересиливающий в гражданах даже страх сношений с надзорными» [11, 157]. Енисейский ученый Александр Кытманов подмечал, что «благодаря приезду поляков в Енисейске стали проводиться занятия по музыке и танцам» [9, 107]. В 1841 году генерал-губернатор В.Я. Руперт для обучения своих детей рисованию, перевел в Иркутск ссыльного художника Леопольда Немировского.
Среди восемнадцати тысяч поляков, этапированных в сибирскую ссылку в XIX веке, известны имена немногих художников: ДембицкийНаполеон, Зенкович Феликс, Катерля Станислав, КоперскийВойцех, Лешневич Станислав, Милевский Пётр, Оборский Максимилиан, Сохачевский Александр, Якубовский Аполлон, отбывавшие ссылку в Иркутске. В этом городе в 1870-х годах польские ссыльные Юзеф Беркман и Станислав Вронский основали художественную мастерскую, которая пользовалась большим успехом у местных жителей, но просуществовала недолго. Известно и то, что Вронский в 1880-1885 годах работал учителем рисования в Иркутском Техническом училище. Ворцинский и Глуховский были направлены царским правительством в Енисейск, где занимались в живописной студии Барышевцева Григория [14, 119].
Судьбы польских ссыльных, в том числе, обладавших художественным талантом, складывались по-разному. Одни постепенно обживались и составляли элиту местного общества, другие нашли возможности обеспечить более-менее удовлетворительное существование, были и те, кто никак не приживался на чужбине. Один из них – польский художник Станкевич Александр, имя которого никогда не вводилось в научный оборот. Скудные сведения о нем имеются в документах Государственного архива Красноярского края и рукописи Каратанова Дмитрия Иннокентьевича, знаменитого красноярского художника первой половины XX века.
Отец Каратанова – Иннокентий Иванович – в конце XIX века работал управляющиму крупного золотопромышленника Петра Ивановича Кузнецова. Семья Каратановых жила в хозяйской Резиденции, располагавшейся в селе Аскиз Минусинского уезда (ныне Хакасия). Среди гостей Кузнецова бывали и политические ссыльные. К изгнанникам местное население не испытывало враждебности, которую отмечают исследователи у жителей Центральной России. Например, ссыльный Мингурский оставил такие воспоминания об иркутянах: «Добрые жители этого города приняли меня в свою среду с искренним участием. <…> почти не было дома, где бы наши изгнанники не были желанны. Почти каждый из нас имел по нескольку семейных домов, в которых мы были желанны, нас считали чуть ли не членами семьи»[2, 274].
Такой же прием получил Станкевич в Аскизе. Помимо добросердечного отношения Кузнецова, он был принят и семьей Каратановых. Мать Дмитрия Иннокентьевича, Павла Николаевна (в девичестве Сабесская) была из польского королевского рода. Она вместе с родительницей Екатериной Мартыновной и двумя братьями, участниками польского восстания 1863 года, была сослана в Сибирь в восьмилетнем возрасте [1, 26] из города Вильно. Возможно, семья Сабесских попала под последовательную политику Муравьева-вешателя, который в подчиненной ему Вильненской, Гродненской и Ковельской землях, высылал целые усадьбы со всем их окружением, включая скот и птицу. Его жертвами стали не только мятежники, но и женщины, дети, и даже крестьяне, которые не знали о бунтах и не участвовали в них [12, 19].
Родители Каратанова не препятствовали общению сына с гостями Резиденции, в том числе и с политическими ссыльными. Встреча юного Каратанова, имевшего тягу к рисованию, со Станкевичем, была значима для мальчика. «У него были с собой сделанные им акварели видов Алтая, Саянов, а также и жанровые сцены. Мне тогда эти акварели казались хорошими, но уже особенно меня не поразили, так как мне приходилось видеть репродукции в художественных изданиях, имевшихся у нас. Но вот то, что я видел человека, который сам рисовал эти акварели, это было для меня ново и внушало почтение. <…> Да и наружность у него такая была, точь-в-точь ,как их изображают в журнальных картинках: бородка клинышком, длинные волосы и, как мне тогда казалось, и костюм-то на нем какой-то особенный. Несколько акварелей он подарил отцу, который потом их копировал. У нас имелась и еще одна его работа масляными красками, сделанная им по заказу отца на холсте «Икона Рождества Пресвятой Богородицы». Несколько акварелей Станкевича есть в нашем краевом музее. Много лет спустя, мне их пришлось там увидеть. Оказались они весьма слабенькими, сладенькими, но удивительно аккуратненькими и чистенько сделанными» [1, 66].
«Дело» польского художника Александра Станкевича – это свидетельство борьбы человека за право вернуться на родину. Вероятно, он был участником мятежа 1863-1864 годов, после суда был лишен дворянства и, получив 10 лет каторжных работ, в 1865 году был отправлен в Иркутскую ссылку, в 1866 году – Кругобайкальскую железную дорогу. Согласно архивным документам в 1871 году ему было 25 лет, рост его достигал 2 аршина 6 вершков (около 170 см). Кареглазый, с темно-русыми волосами, он не имел особых примет [5, 75].В 1871 году Станкевич был направлен в Енисейскую губернию, а в 1873 году он обратился к Енисейскому Губернатору разрешить 6-месячную поездку домой, чтобы «устроить и обеспечить положение моей больной матери и брата, проживающих в городе Литин» [4, 1], но получил отказ. В 1876 году его сестра Софья Станкевич, жительница города Литин Подольской губернии просила Губернатора о переводе брата из села Покровского Минусинского округа «в другую местность где-бы он мог легче приискать средства к существованию посредством живописи, которою он занимается» [5, 1].
После необходимой проверки на политическую благонадежность, Станкевичу разрешили проживать в Красноярске в течение одного года для занятия живописью при условии надлежащего полицейского надзора [5, 10]. В 1892 году Станкевичискал возможность «возвратиться на родину с восстановлением утраченных по суду прав или об определении его в Восточной Сибири на службу рядовым» [3, 4], но безуспешно.
Волны польских ссылок в Сибирь переплетались с различными амнистиями общего характера и индивидуальными случаями монаршей милости. Участь изгнанников могли облегчить прошения родственников, направляемые столичным и местным чиновникам. Так, просьба Софьи Станкевич о судьбе брата достигла цели и Александр перебрался в Красноярск, но сколько времени он находился в столице Енисейской губернии, и смог ли зарабатывать живописью на свое обеспечение – не известно.
Непреклонность администрации к Александру, отличавшимся безукоризненным поведением [6, 115], объясняется его участием в бунте на Кругобайкальской железной дороге [6, 117], считавшимся крупным преступлением и инициирующим новую волну репрессий со стороны власти. Только манифесты 1894 и 1896 годов позволили всем повстанцам, желавшим вернуться на родину, выехать из Сибири. Судьба многих из них была сломлена. Молодость прошла, а вместе с ней утратились: привязанность домочадцев, права на имущество, силы на полнокровную деятельность. Некоторые из поляков с теплотой вспоминали свою жизнь на чужбине. Были случаи, когда они возвращались обратно.
Александр Станкевич не оставил значимого следа в художественной жизни региона, но роль его личности в другом. Встреча с ним выдающегося красноярского пейзажиста Каратанова в детстве показывает, сколь удивительно было появление «настоящего художника» в обывательской среде и какое ошеломляющее действие такой человек производил на сибиряков своей «необыкновенностью»: от рода деятельности до внешнего вида.
Его вклад в культуру Сибирине очевиден, но крайне необходим в многосложных процессах накопления творческих сил региона. «По природе сибиряк – метис. Кровь у него мешанная» [10, 218] обычаями различных народов, попадавших в этот суровый край в качестве ссыльных, путешественников, исследователей, авантюристов, беглецов. Они, в том числе и польские художники, прививали местной культуре различные изобразительные традиции, формулировали разнообразные творческие задачи, обогащали складывающуюся картину художественного мира Сибири. Значит имя и деятельность каждого из них должны быть восстановлены во всей своей полноте.
Список литературы
1.АКККМ. О/ф 12020/Д 9709.
2. Воспоминания из Сибири: Мемуары, очерки, дневниковые записи польских политических ссыльных в Восточную Сибирь первой половины XIX столетия. – Иркутск, 2009. – 724 с.
3. ГАКК. Ф. 595, оп. 1, д. 3967.
4 .ГАКК. Ф. 595, оп. 1, д. 5509.
5 .ГАКК. Ф. 595, оп. 63, д. 1012.
6. ГАКК. Ф. 595, оп. 63, д. 873, л. 115.
7. Доманский В.А. Образы Сибири в публикациях ссыльных поляков // Россия – Польша. Два аспекта европейской культуры. Материалы XVIII Царскосельской научной конференции. СПб., 2012.
8. Карольчак К. Сибирь в воспоминаниях ссыльных поляков // Гуманитарные науки в Сибири. –2013. – № 3.
9. Леончик С.В. Максимилиан Маркс. Судьба польского интеллигента в Енисейской ссылке // Польская интеллигенция в Сибири XIX-XX вв.: Сб. Материалов межрегион. темат. чтений «История и культура поляков Сибири» 2006-2007. – Красноярск, 2007.
10. Первый сибирский съезд художников // Сибирские огни. – 1927. –№ 3.
11. Скоробогатова Н.Н. Дневник Н. Войцеховского «Мои воспоминания» как исторический источник изучения истории ссылки Южной Сибири// Мартьяновские краеведческие чтения. Вып.VI. Сборник докладов и сообщений. Минусинск. 2010.
12. Сливовская В. Побеги из Сибири. – СПб.:Алетейя, 2014.
13. Театр и зрелища. Выставка картин // Красноярская мысль. – 1911. - № 64.
14. Чирков В.Ф. Изобразительное искусство Сибири XVII-начала XXI вв.: Словарь-указатель в двух томах. Т. 1. – Тобольск, 2014.
