20 марта 2016г.
В крестьянской культуре существовал ряд вещих снов, примет и гаданий, символика которых предсказывала кражу и другие содержательно связанные и наделенные отрицательным значением явления, такие как смерть, болезнь, падеж скота, ссора, убийство. В принципе, для народных представлений подобная полисемия образов весьма характерна.
Большинство символов связано с предсказываемым событием. Так, общий смысловой компонент убытка и опустошения объединяет кражу и предсказывающий ее символ вещего сна – пожар: «Пожар – будет у тебя злодей (вор) во дворе» [10, 57]. При этом во многих текстах эти явления сопоставляются по непропорциональности убытка: «Ходит по миру пословье: огонь хуже вора-разбойника: вор де в дому побывает, хоть стены да оставит, не все же унесет, а огонь и худо и добро все дочиста слижет» [8, 29]; «От вора остатки бывают, а от огня – одно пепелище» и др. [3, 569].
Значением лишения и опустошения наделяется в народных представлениях раздетость и разутость: «Босым видеть себя – обкрадут» [10, 59]; «Если снится, что ты голый – нэдобрэ: от, хтосьобругае, украдэ» [16, 77]. Необутые ноги и раздетость, оголенность в данном случае уподобляются опустошенному дому, хозяйству. В современной культуре одним из символов кражи является стрижка волос, причем сумма убытка коррелирует с длиной остриженных волос (устное сообщение А. А. Сенькиной). Стрижка волос имеет также более широкое значение: она является символом убытка в хозяйстве или обмана: «Пидризываты косу – шось-то врижэ, шосьодрижэця в ходзяйствы, або обман» [16, 76].
Другой антропоморфный символ базируется на значении «чужести», свойственном образу гостя: «Гостей видеть у себя – к мертвецу или злодеи обкрадут» [10, 59]. Семантика «чужести» подтверждается, в частности, данными этимологии. Так, др./рус. «гость» – «гость», «чужеземец», «иноземный, приезжий купец» родственно лат. hostis – «пришелец, чужеземец», «враг» [20, 67]. Примечательно, что эвфемизация воровства и расправы над вором с использованием метафоры гостьбы и гостеприимства была достаточно характерной для народной культуры. См., например, диалог вора и хозяина дома, в котором на вопрос хозяина: «Что ты тут делаешь, кум?» - вор отвечает: «Да вот в гости к тебе пришел» [9, 12], а также наименование побоев, которым подвергался вор в ходе расправы, «угощением» [6, 16].
«Чужесть» является также смысловым компонентом, характерным и для образа инородца. Так, согласно белорусскому поверью, если приснился еврей, надо стеречь лошадей. Как отмечает А. Вишинскайте, подобная интерпретация появилась в результате смешения представлений о евреях и цыганах, «ведь именно вор, воровство – самое популярное толкование во сне образа цыгана в балто-славянских странах»[16, 144].
Последний из антропоморфных символов, характерный для западнославянских представлений, инвертирует образ священника: в частности, у поляков увиденный во сне священник расценивался как предсказание кражи [2, 158] (ср. у русских встречу с вором или мошенником символизировал молящийся человек [12, 420]).
Существовал в народной культуре и ряд зооморфных символов, предсказывающих кражу, причем при интерпретации в ряде случаев важна не только символика животного, но и действие, которое оно совершает. Так, некоторые образы связаны со значением пересечения границы как между внутренним и внешним пространством, так и между верхом и низом. Зачастую это, по сути, вторжение из некоего «чужого» в освоенное человеком, окультуренное пространство, в любом случае осмысляющееся негативно: «появление в селении или в избе лесного дикого зверька или птицы предвещает какое-либо несчастье» [1, 6].
См., в частности, следующие примеры: «Если собака выбьет окно с наружной стороны, то нужно ожидать на этот дом напасти с внешней стороны – пожара, заразной болезни, кражи и др.» [7, 162]; если кукушка садится на какое-то хозяйственное строение (кроме хлева) и начинает куковать, это предвещает «неудачу в хозяйстве, например, неурожай, воровство» [18, 579]; «Крота убачишь – жди злодея (вора)» [10, 68). Поскольку угол – часть дома, отделяющая внешнее пространство от внутреннего, то, по всей вероятности, к этой же группе можно отнести и следующий пример: «Кота на угол лезучи – вор придет» [19, 340].
В этих примерах зачастую важна и символика самого животного. Так, образ кукушки в некоторых этиологических легендах связан с мотивом воровства. Согласно сербской легенде, в кукушку превращается сестра, укравшая у своего брата ключи от царской казны и тем самым погубившая его; по украинской легенде кукушкой становится девушка, несправедливо защищавшая св. Петра в его споре с Христом о краже коней и кричавшая из-за дымохода «Ку-пив!» [2,685-686]. Кроме того, согласно широко распространенному славянскому поверью, прекратив к осени свое кукование, кукушка обращается в коршуна [2, 696-697] (о связи образа коршуна с мотивом воровства см. ниже).
Что касается образа крота, то он в вещих снах являлся, в том числе, и символом убытка. Как считает А.В. Гура, в основе такого снотолкования лежит семантическая модель, согласно которой способность крота разрывать землю уподобляется приведению в негодность, порче имущества [2, 270-271].
Следующие четыре орнитоморфных символа – коршун, ворон / ворона и сорока - объединены тем, что все птицы, согласно народным представлениям, относятся к разряду нечистых и сами «грешат» воровством, для предотвращения которого крестьяне старались соблюдать многочисленные запреты и предписания и совершали специальные обрядовые действия: «Коршуна видеть – ворог будет или злодей (вор)» [10, 69]; «Сорока в сани залетела – к ворам»; «Ворон по дороге ходит – к ворам»[13, 108]. В двух последних примерах важен смысловой компонент нарушения границы, а в случае вороном, возможно, еще и образ дороги, связанный с мотивами воровства и разбоя. В Белоруссии сон о вороне связывается с кражей коней; на Брянщине, Смоленщине и в Полесье считают, что крик вороны разоблачает вора или предсказывает кражу [2, 536].
При толковании образа важна не только такая характеристика этой птицы как хищность, но и сходство на основе аллитерации издаваемых вороной звуков с глаголом «красть». Так, в Польше крик вороны передают возгласом «Красть!» [2, 536]. Возможно также сближение в народном представлении названия самой птицы со словом «вор». Кроме того, необходимо учесть и уже упомянутые народные представления о наклонности этой птицы к воровству [17, 69]. См., в частности, польскую пословицу: «Ворон от роду вор» и зафиксированное в Полесье «представление о злом духе в облике <…> ворона <…>, который крадет и носит своему хозяину богатство за то, что тот держит его за печью, гладит, кормит яичницей и не выбрасывает его помета» [2, 535, 539].
В связи с образом сороки можно вспомнить пословицу «Охоча сорока до находки (т. е. воровка)» [3, 70] и сюжет о наказании сороки в виде проклятия за воровство у митрополита / великопостника (отшельника). В одном случае это воровство сакрального предмета, в другом - «последнего куска»: «Говорят, что это [заклял всех сорок, чтобы они никогда не влетали в Москву] сделал митрополит Филипп, потому что сорока украла у него частицу святого причастия. По другим поверьям, сорок в Москве прокляли, когда одна из них унесла лепешку с окна великопостника или последний кусок сыра у отшельника» [4, 93].
Как символ несчастья интерпретируется и необычное поведение домашних животных: «Курицы на «наседах» кудакают дружно – в том доме быть беде: будет или покойник, или – воры, или – пожар» [5, 11]; наряду с другими несчастьями, предвещает кражу вытье собаки [14,441] и пение курицы петухом [15, 67].
В рассмотренных материалах встретился также пример гадания, предвещавшего кражу. Так, если в подслушанном под окнами соседей в ночь на Новый год разговоре будет упомянут хомут, у гадающего украдут лошадь [11, 210]. В данном случае интерпретация основана на метонимическом принципе.
Таким образом, можно заключить, что в большинстве случаев толкование строится на принципе уподобления. Среди символов, предсказывающих кражу, преобладают зооморфные образы, причем при интерпретации в ряде случаев важна не только символика животного, но и действие, которое оно совершает. Особую роль играет значение пересечения, нарушения границы, с которым связаны образы собаки, кукушки, крота, сороки, ворона, кота.
Ряд зооморфных символов объединяет общий смысловой компонент нечистоты (собака, кошка, сорока, коршун, ворон / ворона); способность некоторых животных выступать в роли предвестников, предсказывающих различные события (кукушка, сорока, ворон / ворона); выполнение животными функции домашних покровителей, которые своим необычным поведением фактически предупреждают хозяев о краже (собака, куры, кошка); склонность к воровству (сорока, коршун, ворон / ворона); лишь для ворона характерно фонетическое сходство самого названия птицы с лексемой «вор», а ее крика – с глаголом «красть».
Для антропоморфных образов актуально значение чужести, а также лишения, убытка, опустошения; последнее свойственно и для пожара как символа кражи. Принцип уподобления, но уже на основе смежности, прослеживается и в гадании, где символом кражи лошади является хомут. Образ молящегося человека / священника является единственным примером символа, интерпретация которого основана на принципе противопоставления.
Список литературы
1. Архив Русского Этнографического музея. Ф.7. Оп.2. Д.367. Л.6.
2. Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997.
3. Даль В. И. Пословицы русского народа. В. 2 т. Т.2. СПб., 1879.
4. Левкиевская Е. Е. Мифы русского народа. М., 2003.
5. Магницкий В. Поверья и обряды (запуки) в Уржумском уезде Вятской губернии. Вятка, 1883.
6. Мануйлов А. Н. Преступление и наказание по обычному праву кубанских казаков (воровство и самосуд) // Голос минувшего: Кубанский исторический журнал. 1998. № 3-4. С.14-20.
7. Никифоровский Н. Я. Простонародные приметы и поверья, суеверия, обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах. Витебск, 1897.
8. Осокин С. Народный быт в Северо-Восточной России: Записки о Малмыжском уезде (в Вятской губернии) // Современник. 1856. № 11. C.1-40.
9. По Волге и Каме // Волжско-Камское слово. 1882. № 12.
10. Романов Е. Опыт белорусского снотолкователя // Этнографическое обозрение. 1889. Кн. 3. С.54-72.
11. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. Т. 2. Ч. 1. СПб., 2006.
12. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева. Т. 2. Ч. 2. СПб., 2006.
13. Русское колдовство, ведовство, знахарство: Сборник / Сост. М. Северов, Н. Ушаков. СПб., 1994.
14. Славянская мифология: энциклопедический словарь. М., 2002.
15. Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5 тт. / под общ. ред. Н.И. Толстого. Т.3. М., 2004.
16. Сны и видения в народной культуре. Мифологический, религиозно-мистический и культурно- психологический аспекты / Сост. О. Б. Христофорова. Отв. ред. С. Ю. Неклюдов. М., 2001.
17. Сумцов Н.Ф. Ворон в народной словесности // Этнографическое обозрение. 1890. № 1. С.61-86.
18. Шейн П.В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края. Т.1 Ч.2 // Сборник отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук. Т.51. СПб.,1890.
19. Шейн В.П. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-западного края. Т.3. СПб., 1902.
20. Этимологический словарь славянских языков (праславянский лексический фонд) / Под ред. О.Н. Трубачева. Вып. 7. М., 1980.
