20 марта 2016г.
История градостроительства неотделима от истории страны. Обобщенным образом своих государств являются столицы. Изучение их архитектурного облика включает в себя самую разнообразную проблематику, в том числе и политическую. По образному выражению В.Т. Третьякова: «Архитектура – это не только застывшая музыка. Это еще и застывшая политика» [6]. Закономерны вопросы о наличии соответствий между архитектурой и политическим режимом, политической идентичностью граждан, о формировании политической элитой определенной архитектурной политики, за которой стоят те или иные идеологические ценности и установки и т.д. В этом плане безусловный интерес представляет период московского строительства 20-х – 30-х годов XX века.
Политическая целесообразность вызвала в 1918 году переезд большевистского правительства из Петрограда в Москву. Тем самым, было положено начало одному из монументальных проектов советской власти, реализация которого превратила «провинциальный город с двухмиллионным населением, живущий своей жизнью» [4] в столицу государства, за которым в современной литературе закрепилось название «красной империи».
Если в 1920-е годы, исходя из установок пролетарского интернационализма, правящий режим, фактически, присвоил Москве статус центра мирового революционного процесса, то в 1930-е годы, после поворота к «строительству социализма в одной стране», Москва становится столицей могучего национального государства. Таким образом, «политический маятник» превращал Москву из царства модернизма и авангардных поисков в оплот традиций и классики, в результате чего появился самый яркий стиль советской эпохи – социалистический неоклассицизм.
Однако архитектурный облик Москвы первоначально не соответствовал ни одному из этих статусов. На момент переезда правительства «старая - новая» столица была одним из наименее благоустроенных больших городов Европы; в ней также было мало зданий, годных для правительственных учреждений, поэтому многие ведомства размещали в жилых помещениях – в дворянских и купеческих особняках.
Хотя город нуждался в реконструкции, в 1920-е гг. реальных шагов в этом направлении сделано не было, разрабатываемые планы реконструкции отвергались по тем или иным причинам. Однако активное строительство идет – в эти годы Москва стала важнейшим центром конструктивизма. Отринув прежние каноны, советские архитекторы выработали новый взгляд на форму и функциональность зданий. Исторический контекст появления нового стиля в архитектуре был связан с непризнанием революционной идеологией атрибутов, олицетворявших определенное социальное положение человека в классовом обществе, когда в предметах роскоши виделся только напрасно затраченный труд и стремление показать своѐ богатство. Показной роскоши был противопоставлен сознательно культивируемый аскетизм, который стал этической и эстетической нормой для правящего класса страны – пролетариата.
Основные принципы конструктивизма как архитектурного направления были сформулированы в выступлениях А.А. Веснина и М.Я. Гинзбурга, под руководством которых в 1926 году была создана общественная организация ОСА – Объединение современных архитекторов. Объединением ОСА издавался журнал «Современная архитектура», проводились выставки, съезды, конференции.
Власть первоначально поддерживала и поощряла архитектурные поиски авангардных творческих группировок. Не роскошь предыдущих стилей, а простота и подчеркнутый утилитаризм форм, лаконичность, геометрическая чистота линий, полное отсутствие декора – казалось, новый архитектурный стиль и по форме, и по содержанию отвечал идеалам нового мира. Среди характерных примеров московского конструктивизма называют ДК им. Зуева (1927-1928гг., архитектор И.А. Голосов), Клуб коммунальщиков им. Русакова (1927–1929 гг., архитектор К.С. Мельников), здание издательства «Известия» (1925-1927гг., архитекторы Г.Б. и М.Г. Бархины), Госторг (1927г., архитектор Б.М. Великовский) и др.
Московское строительство 1920-х подчеркнуто лаконично, футуристично и интернационально. Как площадку для реализации новых идей советскую столицу стали рассматривать и зарубежные архитекторы. Казалось, именно здесь, в Москве, можно воплотить самые масштабные новаторские идеи. С этой точки зрения интересны попытки утверждения в Москве автора радикальных архитектурных и градостроительных идей Ле Корбюзье. Предводитель «архитектуры века машин» видел потенциал для воплощения своих идей в стране, чья культура и экономика находились в процессе становления. «Москва – это фабрика планов, обетованная земля для специалистов… В Москве поразительное обилие всяких проектов; здесь планы заводов, плотин, фабрик, жилых домов, проекты целых городов. И все делается под одним лозунгом: использовать все достижения прогресса... Все эти планы проникнуты юношеским духом» [3], – восторженно писал архитектор.
Казалось, именно здесь, в Москве, архитектор сможет реализовать свои самые масштабные идеи. На этой «фабрике проектов» его роль как международного эксперта должна была быть наконец-то оценена по достоинству.
Впервые Ле Корбюзье приезжает в Советский Союз в октябре 1928 года для участия в конкурсе на здание Центросоюза в Москве, который он, в результате, и выиграл. Этот визит стал международной сенсацией, как в политических, так и в художественных кругах. Благодаря своим теоретическим работам, ставшим известными в СССР после 1922 года, а также уже реализованным проектам, многочисленным контактам, завязанным во время поездок в Москву (всего он приезжал в Москву три раза), Ле Корбюзье становится одним из авторитетнейших мировых зодчих, образцом для архитекторов русского авангарда. Здание Центросоюза было его первым реализованным проектом большого общественного сооружения, одновременно ставшим архитектурным символом нэповской Москвы.
Корбюзье стал широко известен благодаря своим работам по организации современного города, разработав скандально известный «План Вуазен» 1925г., предполагавший снос исторического Парижа и застройку его небоскребами. Подобная участь была уготована еще нескольким крупным столицам, но, вероятно, именно в Москве архитектор рассчитывал на реальный успех.
Его пригласили к участию в разработке Генплана столицы. В 1930г. архитектор заполнил подробную анкету, разработанную Московским отделом коммунального хозяйства. МОКХ провел опрос различных специалистов о том, как реконструировать старую и строить новую Москву, и опубликовал результаты в периодической печати. Вопросы анкеты были сгруппированы по темам: Москва – политический и административно-плановый центр, жилища, социальное воспитание, Москва – культурно-просветительный центр, общие требования к схеме Москвы и пр. [8] Приговор новатора оказался суров – старый город архитектор счел непригодным в принципе и выдвинул идею гигантского московского разрушения ради созидания практически новой столицы. «Нет возможности мечтать о сочетании города прошлого с настоящим или будущим; а в СССР больше, чем где-либо, речь идет о двух повернутых спиною друг к другу эпохах, у которых нет никаких общих элементов, действительно существующих на территории Москвы; …в Москве, кроме нескольких драгоценных памятников былой архитектуры, еще нет твердых основ; она вся нагромождена в беспорядке и без определенной цели» [8]. Идея снести весь город, оставив лишь Кремль, Мавзолей, Большой театр и кое-что, так сказать, по мелочи, позволила бы, с точки зрения пионера модернизма, изменить планировку города с радиально-кольцевой на прямоугольную с двумя осями.
Во всем мире проект трансформации Москвы получил известность под названием «Лучезарный город». Эстетика интернационального стиля, которой придерживался выдающийся новатор архитектуры, требовала отказа от национальных культурных особенностей и всяческих разновидностей исторического декора в угоду культу обобщенных абстрактных геометрических форм из стекла и бетона. Подобный стиль до некоторых пор вполне соответствовал социальному заказу, существовавшему в СССР. Как отмечает российский историк А.И.Вдовин, «вплоть до второй половины 1930-х годов в партийной среде были весьма распространены представления о том, что Москва и другие крупные города не могут быть хранителями национальных особенностей, они перемалывают и обезличивают огромное количество национальностей, подобно Нью-Йорку» [1, с.70-71].
Однако с начала 1930-х гг. у руководства страны начинает формироваться критическое отношение к архитектуре авангарда. Точкой отсчета можно считать второй открытый тур конкурса на проект здания Дворца Советов, куда свой проект подал и Корбюзье. Именно конструктивизм воспринимался участниками конкурса как официальный советский стиль. Но произошло неожиданное. По итогам 2-го тура в феврале 1932г. присудили три высшие премии: американскому архитектору Гектору Гамильтону, а также двум советским архитекторам – Борису Иофану и Ивану Жолтовскому. «Проекты-победители не имели между собой ничего общего, кроме эклектичности, апеллирующей к классицизму». Самым раздражающим фактором для авангардистов оказалась победа И.В.Жолтовского (кстати сказать, в том же 1932 году ему присвоили почетное звание Заслуженного деятеля искусства РСФСР), чьи проекты и постройки были «любимой мишенью» конструктивистов как примеры
«умирающей эклектики». Он «подал откровенно неоклассический проект. Акция эта по ситуации в советской и зарубежной архитектуре тех лет представлялась абсолютно безнадежной. Жолтовский пошел, что называется, ва- банк и неожиданно для всех выиграл... В момент творческого расцвета архитектурного авангарда, когда одно за другим входили в строй первоклассные новаторские сооружения, предпочтение было отдано стилизаторскому проекту Жолтовского» [7].
Проект Корбюзье, карьера которого на Западе в этот момент пошла в гору, всего лишь отметили (наряду с проектом итальянского архитектора Армандо Бразини) как содержащий «весьма ценные материалы, безусловно подлежащие внимательному учету в дальнейшем строительстве».
По итогам четырех туров победу в конкурсе отдали коллективному проекту Б.М. Иофана, В.А. Щуко и В.Г. Гельфрейха, а здание Дома Советов так и не было построено. В окончательном варианте Б.М. Иофана, использовавшего идеи ряда других участников конкурса и предложившего огромное многоярусное здание с обилием колонн, увенчанное статуей В.И. Ленина, восторжествовала, хотя и несколько модернизированная, но все же идея традиционного монумента.
Такими результатами Корбюзье был крайне разочарован. Возможно, действительно, «автора возмутил не столько сам факт поражения в конкурсе (у него вообще реализована лишь четверть разработанных проектов), а его политическая ангажированность и ориентация на старомодные, архитектурные формы. «Это решение венчает на новое царство парадную архитектуру былых монархических режимов. Проект Дворца Советов, предлагаемый ныне, демонстрирует порабощение современной техники духовной реакцией», – восклицал Ле Корбюзье в манифесте, подписанном также группой его единомышленников» [2].
Разочарование приносили не только два отвергнутых амбициозных проекта. Здание Центросоюза строили долго и мучительно, в окончательный вид вносились изменения, а критика «унылой коробки» не умолкала. В 1934 году была введена в строй первая очередь здания, в печати появляются отзывы. Архитектор С. Н. Кожин, признав, что Ле Корбюзье «большой мастер», а его здание «крупное явление в архитектуре», писал: «Огромные застекленные стены дома сообщают ему холодный, однообразный и неприветливый характер. Кажется, что за этими стенами люди должны работать напряженно, автоматически, уныло, безрадостно. Это американизм, чуждый нам и неприемлемый в советских условиях» [8].
После 1932 года происходит поворот в общегосударственной архитектурно-градостроительной политике власти: от благосклонного отношения к идеям разрыва с предшествующим историческим опытом художественного творчества, стремлению утвердить новые нетрадиционные начала в архитектуре и искусстве к традиционным ценностям классицизма. Неоклассический архитектурный язык как нельзя более подходил для укрепления престижа режима. В начале 1930-х гг. возникла необходимость возведения ряда крупных общественных зданий, имеющих ответственную идеологическую программу. В архитектуре усиливается влияние архитекторов, проповедующих полностью противоположные конструктивизму стили – Щусева, Жолтовского. Авангардные течения архитектуры стали подвергаться резкой критике, а потом и вовсе оказались под запретом как буржуазные.
В том же 1934 году, когда была введена в строй первая очередь здания Центросоюза, к первомайской демонстрации снимают леса с дома на Моховой улице архитектора И.В.Жолтовского. Этому «дому повышенной комфортности для специалистов» с самого начала придается особое значение. Страна крайне нуждалась в высококвалифицированных кадрах, и представление им жилища повышенного комфорта рассматривалось как мера поощрения творческого инженерного труда. Проектировались такие дома по особой программе – квартиры увеличенных площадей, высокий уровень благоустройства и отделки. «Чрезвычайно серьезно относится к дому Моссовет: «Указанному дому, – пишет Жолтовскому управляющий Моспроектом И. Черкасский, – придается особое архитектурное значение». Дом строится «ударными темпами», строительство снабжается «вне всякой очереди», академика Жолтовского все время поторапливают [5, с.37].
Первое «здание-дворец», сооруженное в СССР после революции, дом на Моховой, выполненный в палладианском стиле, получил высокую оценку в профессиональной среде. Это была пропаганда «чистой» классики в камне. Но для власти, вероятнее, важнее было одобрение масс. А оно действительно было: «колонны демонстрантов, проходящие Первого мая перед впервые открывшимся домом, не сговариваясь, разражаются никем не запланированными аплодисментами» [5, с.37].
* * *
Революционно-демократические устремления мастеров авангарда широкими массами восприняты не были. Восхищая творческую элиту, архитектурный модернизм оставлял равнодушным население города, чья численность в этот период резко возрастала за счет массовой миграционной волны крестьянства, вызванной коллективизацией. Архетипам народного сознания «холодный образ функционального модернизма» не соответствовал. Для крестьянской страны массовым идеалом могла быть только русская дворцово-усадебная классицистическая архитектура. Образ дворца народом воспринимался не только как символ лучшей жизни, но и как символ государственной мощи России конца XVIII – начала ХIХ веков. Эти настроения чутко улавливала власть.
С конца 1920-х годов большевики очевидным образом переходят от утопических планов по преобразованию мира к реализации грандиозных социально-экономических преобразований внутри страны. Перемены в государственной политике очевидным образом связаны с переменами в политике архитектурной: на смену концепциям авангарда, организующим жизнедеятельность населения, пришла задача организации сознания. Внедряя в 1930-е годы новую идеологическую установку, советское руководство понимало, что эффект окажется тем большим, чем больше она будет соответствовать неким бытийным константам, глубинным образам народного сознания. Усиление имперских тенденций в реализации государственной политики вело к возврату к традиционным ценностям классицизма в архитектуре, а Генеральный план реконструкции Москвы, разрабатывавшийся с 1931г. и принятый в 1935г., исходил из необходимости «сохранения основ исторически сложившегося города» с его радиальной структурой. Облик столицы приспосабливался к новым историческим условиям и запросам. Выполняя властный заказ, в поисках универсального архитектурного языка, доступного для восприятия масс, архитекторы пошли по пути синтеза новаторства и традиции; главным приемом стала монументальность форм – на авансцену выходил советский монументальный классицизм, который с легкостью выражал пафос новой, «красной», империи.
Список литературы
1. Вдовин А. И. Подлинная история русских. XX век. М.: Алгоритм, 2010. – 432 с.
2. Мирошкин А. Француз на Мясницкой // Книга в Москве. 7 ноября 2012г.
3. Митрофанов А. Мир столичных офисов // Московская перспектива. 16 июля 2013г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.mperspektiva.ru/topics/191 (дата обращения 28.01.2015).
4. Новая Жизнь. 9 марта 1918г.
5. Паперный В. З. Культура Два. – М.: Новое литературное обозрение, 2011. – 408 с.
6. Третьяков В.Т. Архитектура и политика // Российская газета. 22 апреля 2004г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.rg.ru/2004/04/22/tretjakov.html (дата обращения 12.01.2015).
7. Хан-Магомедов С. О. Архитектура советского авангарда. Книга 1: Проблемы формообразования. Мастера и течения. [Электронный ресурс]. URL: http://www.alyoshin.ru/Files/publika/khan_archi/khan_archi_1_000.html (дата обращения 20.01.2015).
8. Хан-Магомедов С. О. Архитектура советского авангарда. Книга 2: Социальные проблемы. [Электронный ресурс]. URL: http:// www.alyoshin.ru/Files/publika/khan_archi/khan_archi_2_000.html (дата обращения: 20.01.2015).
