18 марта 2016г.
С позиций современной когнитивной лингвистики метафора понимается как «перенос когнитивной структуры, прототипически связанной с некоторым языковым выражением, из той содержательной области, к которой она исконно принадлежит, в другую область» [Кобозева, 2002, с. 189]; первую область принято называть областью-источником, вторую – областью-целью. Объект нашего исследования – метафоры, областью-целью которых является любое проявление внутреннего мира человека либо внутренний мир в целом.
У метафор, репрезентирующих различные крупные концептосферы, различаются характеристики внутритекстовой сочетаемости. Так, для политических метафор (одной из наиболее изученных в отечественной метафорологии групп метафор) характерны броские, запоминающиеся образы, порой эклектично объединяемые в тексте общностью области-цели. А.Н. Баранов включает в число типов сочетаемости политических метафорических моделей такой «тип сочетаемости, который мотивируется не семантическими (концептуальными) связями между когнитивными структурами, а онтологией, устройством мира и в силу этого его можно назвать онтологической сочетаемостью [выделяет автор. – Ю.Г.] М-моделей» [Баранов, 2014, с. 75]. Он пишет о сочетаемости этого типа: «…метафорические выражения «Знаю, знаю», – бурчала машина или учет интересов рыночного механизма внутренне противоречивы. М-модель МЕХАНИЗМА противопоставлена М- модели персонификации (и ОРГАНИЗМА тоже) по метафорическим следствиям. Между тем они легко сочетаются в политическом дискурсе (и не только политическом) – машина в современной системе метафорики русского языка может бурчать, иметь интересы, улыбаться, грустить, обучаться и т.д. Трудно назвать это случайностью, поскольку примеры такого рода составляют значительную часть реализаций М-модели МЕХАНИЗМА в дискурсе» [там же].
Когда броскость и вычурность присущи авторским метафорам внутреннего мира в художественной литературе, это может иметь совсем иной эффект – помешать читательскому сопереживанию. К. Чуковский в критической статье о Горьком пишет: «Мне уже случалось указывать, что Горький, чуть дело дойдет до изображения души, начинает прибегать к метафорам, то есть говорит о душе, как о вещи. Он пишет, например: «черви горя и страха», «ржавчина желаний», «огонь дум», «облако мысли» и проч. В его «Исповеди» мы постоянно читаем:
– Наблудил в душе, как козел...
– Как плугом вспахал душу мне...
– Словно больной зуб в душе моей пошатывает.
– Я в душе моей всякий древний бурьян без успеха полол.
В душе – бурьян, в душе – зубы, в душе – козлы: до чего такое овеществление души человеческой отчуждает ее от читателя! Представьте себе, что Толстой сказал бы про Анну Каренину: «мысли ее были как тараканы за печкой», или «в душе у нее молотили овес», – и представить себе не можете, именно потому, что вы непосредственно ощущаете эту душу, как вашу собственную…» [Чуковский, 1990, с. 387].
На самом деле Чуковский протестовал скорее против тех метафор души, которые считал неудачными, чем против самого языкового явления – метафоризации внутреннего мира человека. Ведь и у Толстого встречаются метафоры данной концептосферы, от конвенциональных – «Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения»; «мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности» (Толстой, «Война и мир») – до авторских: «с другой стороны души [Пьера] всплывал ее образ со всею своею женственной красотою»; «Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома»; «Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души»; «под казавшимся ей [Наташе] непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно» (там же). Другое дело, что эти метафоры настолько органично вплетены в ткань повествования, что Чуковский не видел в их употреблении никакой дисгармонии и потому не обратил на них внимания, противопоставляя творческую манеру Горького манере Толстого.
Очевидно, существуют критерии уместности употребления метафор различных концептосфер, особенности их сочетаемости с микро- и макроконтекстом, и можно предположить, что для метафор внутреннего мира, особенно – в художественной речи, они отличаются от критериев построения таких оборотов публицистического стиля, как «рычаги преодоления паралича власти» или «учет интересов рыночного механизма» (примеры взяты из: [Баранов, 2014]).
Наше исследование внутритекстовой сочетаемости метафор основано на теории диктемного строя текста М.Я. Блоха. Диктема – это элементарная единица тематизации текста, состоящая из одного или нескольких предложений [Блох, 2004, с. 178]. В данной статье анализируются такие особенности внутритекстовой сочетаемости метафор внутреннего мира человека, как их употребление одиночно и в сцеплениях, а также их вхождение в коммуникативные (смысловые) центры диктем.
Как показал анализ выборки метафор внутреннего мира из художественной литературы XIX-XXI вв. на русском и английском языках, такая метафора может быть одиночной (когда в одном микроконтексте одной области-цели соответствует только одна область-источник) или употребляться в смысловом сцеплении с другой/другими (при этом в данном микроконтексте разным областям-источникам соответствует общая область- цель или же все метафоры характеризуют разные особенности одного более общего психологического явления, т.е. их области-цели тесно связаны семантически). Сцепления метафор встречаются в границах одной диктемы или в гипердиктеме (последнее см. ниже в примерах (1) и (4)).
По критерию «продолжение либо изменение темы высказывания» можно выделить два основных типа таких сцеплений.
Первый тип представляет собой разъяснение или уточнение одной метафоры с помощью другой или нескольких последующих, т.е. продолжение темы высказывания. В основе последующих метафор – те же признаки сходства между областью-источником и областью-целью, что и в основе первой. Несмотря на это, области-источники могут обладать радикально разной семантикой, что позволяет вернее вычленить общность между ними и областью-целью и отсечь несущественное. Так, в примере (1) сознание уподобляется сначала карте, а затем «электронному интеллекту» (electronic brain); владение картой и умение пользоваться ЭВМ поочередно сопоставляются с владением собственным сознанием, умением использовать все его возможности:
With the use of a map, I could walk from Paris to Calcutta; without a map I might find myself in Odessa. Well, if we had a similar ―map‖ of the human mind, a man could explore all the territory that lies between death and mystical vision, between catatonia and genius.
Let me put this another way. Man's mind is like some vast electronic brain, capable of the most extraordinary feats.
And yet unfortunately, man does not know how to operate it. (Wilson, ―The Parasites of Mind‖) (Пример 1.)
Здесь смысловой переход от одной метафоры к другой осуществлен синтаксическими средствами – вводным предложением ―Let me put this another way‖. В примере (2) формально-грамматическая связь между предложениями осуществляется через местоимение «они»: Запрещенные элементы реальности точно так же вычеркиваются из воспринимаемого человеком. Они как бы заклеиваются заплатой, повторяющей ближайший разрешенный паттерн восприятия. (Пелевин, «Бэтман Аполло») (Пример 2)
Пример (3), относясь к этому же типу по критерию «продолжение либо изменение темы высказывания», отличается от двух первых воздействием на другую область сознания читателя: …It was simply his becoming aware that the rhythm of his inner being was so much richer than that of other souls. Even then, just at the close of his Cambridge period, and perhaps earlier too, he knew that his slightest thought or sensation had always at least one more dimension than those of his neighbours. He might have boasted of this had there been anything lurid in his nature. As there was not, it only remained for him to feel the awkwardness of being a crystal among glass, a sphere among circles (but all this was nothing when compared to what he experienced as he finally settled down to his literary task). (Nabokov,
―The Real Life of Sebastian Knight‖) (Пример 3) Если персонажи из примеров (1) и (2) строят с помощью различных метафор сходные логические схемы, то здесь выбор различных областей-источников помогает прочувствовать описываемую ситуацию через разные образы: ритм, геометрическое представление о многомерности, сопоставление хрусталя и стекла. Так проявляется характерная для Набокова синестезия – сведение воедино впечатлений от различных органов чувств.
При втором типе сцепления метафор внутреннего мира тема высказывания изменяется. Новая метафора в сцеплении способствует выработке совершенно нового взгляда на осмысляемое явление, немыслимого при опоре только на первую из метафор. Например: So far, I had been assuming that some ―natural‖ cause prevented me from penetrating below a certain depth in my mind. A diver can only reach a certain depth in the sea – at which the weight of water he displaces is equal to the weight of his own body. If he wants to go deeper, he has to put heavier weights on his diving suit. But I did not know of any method of making my mind heavier so that I could descend deeper into myself, and I had been assuming that this explained my failure to penetrate deeper. But did it? Now I thought about it, I realized that what prevented me from going deeper was a drain on my sense of purpose. My mind seemed to go blank…‖ (Wilson, ―The Parasites of Mind‖) (Пример 4) В раздумьях о природе погружения в себя новая метафора «утечки ощущения смысла своих действий» вытеснила старую метафору «ныряльщика», которого надо «утяжелить», оказавшуюся эвристически бесполезной. Назовем такое сцепление развитием идеи. С изменением темы высказывания со слов ―But did it?‖ начинается новая диктема, в данном случае продолжающая абзац (о соотношении диктемы и абзаца см. [Блох, 2004, с. 176-177]).
Для анализа внутритекстовой сочетаемости метафор внутреннего мира существенен также критерий «вхождение/невхождение в коммуникативные (смысловые) центры диктем». Э.М. Кузнецова выделяет 3 типа смысловых центров сверхфразовых единств (СФЕ): фиксированный, состоящий из единственного ведущего предложения, осциллирующий, который представляет собой два ведущих предложения (контактных либо дистантных), связанных отношениями широко понимаемого логического противопоставления, и диффузный, включающий в себя не менее трех предложений одинаковой коммуникативной значимости [Кузнецова, 1981]. Сказанное ею о смысловых центрах СФЕ полностью относится и к диктеме (см. подробнее: [Головнѐва, 2012]).
Во всех пронумерованных примерах метафоры являются частью смыслового центра диктемы: в примере (1) в первой диктеме она образует фиксированный центр, во второй – осциллирующий; в примере (2) – осциллирующий; в примерах (3) и (4) метафоры составляют часть диффузных центров диктем. Как правило, индивидуально-авторские и актуализированные (живые) конвенциональные метафоры внутреннего мира человека входят в состав смыслового центра диктемы, а мертвые метафоры этой сферы, сами по себе не несущие такой интенсивной смысловой нагрузки, могут как входить туда в составе предложений высокой коммуникативной значимости, так и не входить.
Исследование внутритекстовой сочетаемости метафор внутреннего мира человека вносит вклад в решение более крупной проблемы определения критериев уместности употребления метафор различных концептосфер, иными словами – условий успешности метафорического словоупотребления.
Список литературы
1. Баранов А.Н. Дескрипторная теория метафоры. – М.: Языки славянской культуры, 2014. – 632 с.
2. Блох М.Я. Теоретические основы грамматики: Учеб. – 4-е изд., испр. – М.: Высшая школа, 2004. – 239 с.
3. Головнѐва Ю.В. Основные свойства и модели элементарной единицы текста// Филологические науки в России и за рубежом: материалы междунар. науч. конф. (г.Санкт-Петербург, февраль 2012 г.)/ Под общ. ред. Г.Д. Ахметовой. – СПб.: Реноме, 2012. – С. 115-118. (См: http://www.moluch.ru/conf/phil/archive/26/1821)
4. Кобозева И.М. К формальной репрезентации метафор в рамках когнитивного подхода// Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Труды международного семинара «Диалог‘2002» в 2-х томах/ Под ред. А.С. Нариньяни. – М.: Наука, 2002. – Том 1. Теоретические проблемы. – С. 188-196.
5. Кузнецова Э.М. Интеграция предложений в сверхфразовом единстве: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 1981. – 23 с.
6. Пелевин В.О. Бэтман Аполло: роман/ Виктор Пелевин. – М.: Эксмо, 2013. – 512 с.
7. Толстой Л.Н. Война и мир. В 2-х кн. – М.: Учпедгиз, 1957.
8. Чуковский К. Две души М.Горького/ Чуковский К. Сочинения в двух томах. М.: Правда, 1990. – Т.2. Критические рассказы. – С. 355-389.
9. Nabokov V. The Real Life of Sebastian Knight. – N.Y., 1992. – 203 p.
10. Wilson C. The Mind Parasites/ Послесл. B.B. Ивашевой. Коммент. Э.М. Медниковой. – M.: Радуга, 1986. – 331 с.
