Новости
09.05.2023
с Днём Победы!
07.03.2023
Поздравляем с Международным женским днем!
23.02.2023
Поздравляем с Днем защитника Отечества!
Оплата онлайн
При оплате онлайн будет
удержана комиссия 3,5-5,5%








Способ оплаты:

С банковской карты (3,5%)
Сбербанк онлайн (3,5%)
Со счета в Яндекс.Деньгах (5,5%)
Наличными через терминал (3,5%)

ПОЭТИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА СИНОНИМОВ «БОЙ» И «БИТВА» В СТИХОТВОРНЫХ ТЕКСТАХ ЛЕРМОНТОВА

Авторы:
Город:
Краснодар
ВУЗ:
Дата:
18 мая 2016г.

Поскольку России часто приходилось защищать свои необъятные границы и отстаивать право на проживание на своей земле, изображение битвы всегда было популярным в русской литературе. Ход исторических событий, многочисленные битвы и сражения, незаурядный гений наших полководцев – всё это отражалось в творчестве мастеров слова. Лермонтов был офицером русской армии и сам принимал непосредственное участие в военных действиях на Кавказе. Поэтому лексемы «бой» и «битва» имеют высокую степень частотности в его поэтических текстах.

«Бой», «битва» − абстрактные «имена ситуаций», которые «обладают известной сложностью, проистекающей из "сложенности" отражения соединенных в одном пространстве таксономически разнородных вещей» [8, с. 54]. Н.В. Павлович выделяет наименования образов-ситуаций типа «пир» − «битва» и отмечает, что такие слова обозначают «определённый круг участников и связывающих их действий», при этом участниками битвы являются «воины, враг, оружие, цель битвы, трофеи» [5, с. 473]. Семантика существительных «бой» и «битва» вмещает в себя «совокупность простых идей», прототипы которых наглядны,  хотя как абстрактные имена эти слова именуют реалии, не представленные предметно. Не случайно в изобразительном искусстве существует целое направление батальной живописи. Такая «зримость» лексем «бой» и «битва» и в то же время абстрактность, процессуальность, динамизм позволяют им быть не только яркими образами, но и выполнять функцию мотива. В этой статье рассматриваются образные воплощения лексем «битва» и «бой» в широком контексте поэзии Лермонтова, способы их семантизации и эксплицируемые ими мотивы.

У А.С. Пушкина образ битвы часто эксплицирует мотив славы, добытой в бою. Герой идёт на битву, желая прославиться: Не пожелать ли, чтобы славой / Ты увлечён был в путь кровавый, / Чтоб в лаврах и венцах сиял, / Чтоб в битвах гром из рук метал? («Князю А.М. Горчакову»). Отказавшись от сражения, герой отказывается и от почестей: Я не герой, по лаврам не тоскую, / Спокойствием и негой не торгую. / Не чудится мне ночью грозный бой («Сон», 1816). Поле боя Пушкин называет «полем славы». Его герой на поле боя «разливает блистанье славы». Слава – это соблазн: Не пленяйся бранной славой, / О красавец молодой! / Не бросайся в бой кровавый / С Карабахскою толпой! («Из Гафиза»). Образ славы олицетворён у поэта грозно и трагически: Пускай, ударя в звучный щит / И с видом дерзновенным, мне слава издали грозит / Перстом окровавленным… («Мечтатель», 1815).

Несмотря на то, что Лермонтов многому учился у Пушкина, образ битвы не ассоциируется у него со славой, лаврами и почестями. Этот пушкинский «семантический комплекс» трансформируется в мотив памяти о былой славе: Помню я только старинные битвы («Пленный рыцарь»). И битв давнишние следы хранит его чело («Последний сын вольности»). Ах, было время, время боев / На милой нашей стороне. / Где ж те года? Прошли оне / С мгновенной славою героев («Олег»). Ведь были ж схватки боевые? / Да, говорят, ещё какие! / Не даром помнит вся Россия / Про день Бородина! («Бородино»). Ты помнишь, помнишь, верно, / Когда рубились мы с тобой / Против врагов родного края («Два брата»). Эпитеты «старинные (битвы)», «давнишние (битвы)», «мгновенная (слава)» входят в семантику мотива памяти с актуализацией семы «давно прошедший», а глаголы «помнить», «хранить» и существительное «память» усиливают этот смысл. Иногда мотив памяти меняет свой темпоральный вектор: Да готовясь в бой опасный, / Помни мать свою («Казачья колыбельная») или трансформируется в мотив забвения: Там, облит кровью, в битве шумной / Твои слова я заглушу, / И разорву её оковы / И память в сердце удушу! («Измаил-Бей»). Битва является средством избавления от душевных ран: Не могу на родине томиться, / Прочь отсель, туда, в кровавый бой. / Там, быть может, престанет биться, / Это сердце, полное тобой. («Стансы»). Но в бурях битв не думал Измаил / Сыскать самозабвенья и покоя («Измаил-Бей»). Герой Лермонтова не ищет покоя в бурях битв, так как внутренняя борьба сильнее и страшнее реальной битвы.

М.Ю. Лермонтов в создании поэтических образов часто использует слова, обозначающие звучание. Такое слуховое восприятие боя выражается процессуальными глаголами «шумит», «тихнет» и их фазисными вариантами «затихает» − «затих». А.С. Пушкин использовал только один глагол, обозначающий звучание битвы: «грянул». У Пушкина нет и эпитета «шумный (бой)», часто встречающегося у Лермонтова: Умчался дале шумный бой («Боярин Орша»). Там, облит кровью, в битве шумной… («Измаил-Бней»). И чрез минуту шумный бой / Рассыпался в долине той… («Измаил-Бей»). Помалу тихнет шумный бой («Черкесы»). Звучание битвы сравнивается с песней: Оружья звон, движенье стана: / Вот ныне песни молодца, / Вот удовольствия байрана («Измаил-Бей»). В этих строках звон оружья становится предметом сравнения, а образом сравнения является песня. Но эти позиции могут и меняться в стихотворных текстах поэта: И песня громко раздалась. / Прерывисто она неслась, / Как битвы отдалённой гул … («Последний сын вольности»). Образ песни часто сопутствует образу боя / битвы: Нередко дева молодая / Её поёт в моём краю, на битву друга отпуская («Измаил-Бей»). Иногда песня становится молитвой, образ которой тоже сополагается с образом битвы: Ты идёшь на поле битвы, но услышь мои молитвы («Романс»). Я, Матерь Божия, ныне с молитвою, / Пред твоим образом, ярким сиянием, / Не о спасении, не перед битвою … («Молитва»). Такое соседство объясняется не только способностью этих слов рифмоваться, что использовал ещё А.С. Пушкин, но и особой значимостью в жизни человека названных ситуаций.

Битва  для Лермонтова – это место гибели, поэтому  во многих  его лирических произведениях  образ «битвы» воплощает мотив смерти. Кальмар твой пал на битве – там, / В отчаянной борьбе («Гость»). Пусть в битве страх обымет их, / Пускай падут от стрел своих («Последний сын вольности»). Враги умчались за врагами, / Лишь искажёнными телами / Долина битвы устлана («Ангел смерти»). Образ горы / кучи мёртвых тел, встречающийся и у Пушкина, часто эксплицирует в текстах Лермонтова мотив смерти в бою. Тут бой ужасный закипел, / Тут и затих. Громада тел, / Обезображенных мечом, / Пестрела на кургане том («Боярин Орша»). Встречается этот образ и в программных стихотворениях «Бородино», «Валерик».

Надо заметить, что смерть на поле боя для Лермонтова – это славная смерть, геройская: Черкес удалый в битве правой / Умеет умереть со славой («Измаил-Бей»). Часто семантический комплекс смерти акцентируется эпитетами «последний (бой)», «страшный (бой)», «роковая (битва)», «кровавый (бой)». Эти эпитеты не являются авторскими, это устойчивые определения данного образа, ведь мотив смерти – типичный для военной поэзии семантический комплекс, который повторяется в литературе разных народов практически без изменений. Но у Лермонтова, возможно, как очевидца многих баталий, образ крови, пролитой во время боя, является более частотным, чем у других русских поэтов. Отец твой стал за честь и Бога, / В ряду бойцов против татар, / Кровавый след ему дорога, / Его булат блестит, как жар. («Баллада»). Чуждался битв и крови он и зла («Ангел смерти»). В крови твой шёлковый башмет, / Тебе другой не видеть битвы («Измаил-Бей»). И всё теснилось. Кровь рекой лилась везде, мечи блистали («Ангел смерти»). Как роса из-под него кровь закапала («Песня про купца Калашникова»). Хотя лила из раны кровь / Густой широкою волной, / Бой закипел, смертельный бой («Мцыри»).

Мотив смерти ярко представлен в олицетворённом образе битвы как сеятеля: Взгляни, там зарево краснеет: / То битва семя смерти сеет («Баллада»). У Пушкина (Как пахарь, битва отдыхает) персонифицированный образ отдыхающего битвы-пахаря воплощает семантику интенсивности происходившего процесса. Лермонтов в своём образе актуализирует сему «приносит смерть».

Другое метафорическое представление образа боя тоже соотносится с пушкинским примером: В поля, где мчится бурный бой («Отрывки из Вадима»). Лермонтовские ассоциации отсылают нас к образу мифологического коня, который мчится и несёт смерть: Умчался дале шумный бой, / Оставя след багровый свой / Между поверженных коней, / Обломков копий и мечей («Боярин Орша»).

В «Песне про купца Калашникова» мотив смерти в бою актуализируется фольклорными образами белого снега, бледного лица (Побледнел в лице, как осенний снег…), подрубленной под самый корень сосенки: Повалился он на холодный снег, / На холодный снег, будто сосенка, / Будто сосенка, во сыром бору / Под смолистый под корень подрубленная.

Одним из основных признаков, служащих основой метафоризации образа битвы / боя является интенсивное развитие обозначаемой ситуации. В поэтическом контексте Лермонтова это отражается с помощью предикатов «кипеть» – «закипеть», «загореться». И загорелся страшный бой («30 июля – Париж 1830 года»). Всё бой кипит, и гнётся русский строй («Литвинка»). Бой закипел, смертельный бой («Мцыри»). У Пушкина мы встречаем ещё глаголы «воспылать» и «завариться», у Жуковского «и вспыхнул бой, и враг уж истреблён» («К Т.Е. Боку»). Можно сказать, что глагольные метафоры с актуализацией семантики огня традиционны по отношению к сражениям в русской литературе. Метафорическая перифраза Лермонтова «пламенник войны» продолжает эту традицию: Его дружины, местью воспалясь, / Грозят полям и рощам той страны, / Где загорится пламенник войны («Литвинка»).

Полем битвы в поэтическом контексте Лермонтова может стать душа человека, и тогда опасный «бой» разгорается там: Не так с душою! – Если в ней / Кипит опасный бой страстей / Ты не мечтай, чтоб он затих, / И жалости не жди от них («Случилось, с вихрем и грозой…»). Погибших в омуте страстей / Средь битв незримых, но упорных («Журналист, читатель и писатель»). Интересно, что у Пушкина «невоенные битвы» ассоциируются с литературными спорами (этому обязан появлением меткий метафорический эпитет «чернильный (бой)») или с дружеской пирушкой: Бежим на мирный бой, отважные бойцы! («Торжество Вакха»). Традиционное в русской поэзии представление битвы как пира, праздника есть и в поэтическом контексте Лермонтова, но оно не является определяющим индивидуальное словоупотребление поэта: Зовут бояр и их людей / На славный пир − на пир мечей (), хотя иногда окрашено колоритом кавказских традиций: Оружья звон, движенье стана: / Вот ныне песни молодца, / Вот удовольствия байрана («Измаил-Бей»).

В иллюстрированной энциклопедии символов под редакцией А. Егазарова даётся определение битвы, как выношенной в бремени противоречий борьбы. Битва – это «реализация в пространстве и времени метафизической схватки противоположностей», бой при этом трактуется как «битва малыми силами» [1, с. 107]. Такое символическое звучание образ получает в стихотворении Лермонтова «Бой» (1832 г.).

Сыны небес однажды надо мною Слетелися, воздушных два бойца;

Один − серебряной обвешан бахромою, Другой − в одежде чернеца.

И видя злость противника второго, Я пожалел о воине младом;

Вдруг поднял он концы сребристого покрова,

И я под ним заметил − гром.

И кони их ударились крылами,

И ярко брызнул из ноздрей огонь; Но вихорь отступил перед громами,

И пал на землю черный конь. [4, Т. 2, с. 14]

Сказочность героев, их принадлежность к небесным силам, противопоставление светлого и тёмного (серебряная бахрома одного бойца и одежда чернеца, чёрный конь другого), образов грома (обобщающий образ грозы) и вихря актуализируют символизацию образа «бой» с экспликацией мотива борьбы света и тьмы, добра и зла. Это раннее стихотворение демонстрирует стремление поэта к символической многозначности в отображении действительности. «Бой» туч, который поэт увидел в реальной жизни, трансформировался в изображение битвы сказочных бойцов, символизируя победу света над тьмой. Символическое звучание образа «бой» усиливается другим ранним стихотворением поэта, где бой небесный сопоставляется с боем страстей в душе человека:

Случилось, с вихрем и грозой Носились тучи надо мной; Хоть я один в челне моём,

Вас не боюсь я, дождь и гром. Не так с душою! – Если в ней

Кипит опасный бой страстей, Ты не мечтай, чтоб он затих,

И жалости не жди от них [4, Т. 1, с. 244]

Иногда, наоборот, реальное сражение сравнивается поэтом с боем небесных стихий: Была ужасна эта встреча, / Подобно встрече двух громов / В грозу меж дымных облаков («Ангел смерти», 1831). Или эти знакомые строки: Сквозь дым летучий французы двинулись, как тучи («Бородино», 1837).

В «Песне про купца Калашникова» изображён кулачный бой. В данном тексте лексема «бой» употребляется в своём втором значении − «борьба, состязание». Купец Калашников, подчёркивающий свою принадлежность ко всему русскому, христианскому выходит на бой с опричником, «разбойником», «окаянным», «бусурманским сыном». «Целью поединка становится защита “правды”, за которую Калашников “вышел на страшный бой, на последний бой”». Контраст света и тьмы воплощается в противопоставлении образов «ночи тёмной» и «света небесного»: Не разбойничал ночью тёмною, / Не таился от света небесного, где неправый, не имеющий правды, действует ночью и боится «света небесного». Кулачный бой заканчивается смертью неправого.

Мотив Божьей воли продолжается и в стихотворении «Бородино», где «Россия рисуется как Божий мир»: Не будь на то Господня воля – не отдали б Москвы. В «Бородино» тоже присутствует противопоставление русских воинов и «бусурман», правых и неправых, где «в оппозиции к лексике заимствованной (квартиры, командиры, штыки, мундиры) в тексте употреблена исконно общеславянская (поле, воля, доля), которая наделена символической функцией» [2, с. 74]. Так проявляется «мотив сражения с врагом русской земли» [7, с. 28], являясь вариантом мотива борьбы добра и зла.

Несколько другой смысловой нюанс приобретает мотив борьбы в изображении схватки Мцыри и барса.

«Сложность переживаемого Мцыри состояния борьбы в том, что он, с одной стороны, уподобляет себя зверю: И я был страшен в этот миг. Как барс пустынный, ...Казалось, что слова людей / Забыл я ... и вместе с тем одухотворяет борьбу и смерть своего соперника как равного себе, мужественного врага: Он встретил смерть лицом к лицу, / Как в битве следует бойцу! ...» [7, с. 47]. Здесь противоборствующими сторонами является уже человек и природа, но стороны не разделены на правые и неправые. Бой не разъединяет противников, а объединяет их: И мы слились, как пара змей, / Обнявшись крепче двух друзей.

В бою на реке Валерик сторонами конфликта является толпа уничтожающих друг друга людей и вечная природа. Смерть и совершаемое убийство ставит людей в позицию зла, а красота и спокойствие природы, её гармония  ассоциируется  с  добром.  Интересно,  что  традиционного  для  мировой  литературы  мотива «смертоносности» стихий в изображении боя, когда стихии враждебны человеку, убивают его, у Лермонтова не обнаружено.

Подводя итоги, можно сказать, что основными способами семантизации образа боя / битвы в текстах произведений Михаила Лермонтова являются эпитеты и метафоры. Сравнение, свойственное стилистике поэта, встречается редко. Наглядность, «зримость», «дискретность», «способность реализовываться в отдельно взятых минимальных контекстах» [3, с. 155] позволяет лексемам «битва» и «бой» в качестве метафорических образов эксплицировать мотивы памяти – забвения и смерти в бою. Абстрактная же семантика, динамизм, процессуальность имён «бой» и «битва» при прямом образном воплощении помогают выполнять функцию мотива, вырастающего до символизации борьбы света и тьмы, правды и неправды, человека и природы, добра и зла.

 

Список литературы

1.     Иллюстрированная энциклопедия символов / сост. А. Егазаров. – М., 2007.

2.     Карпенко Л.Б. Поэма-диалог М.Ю. Лермонтова «Бородино» как художественный речевой жанр // Вестник СамГУ. − 2015. №4 (126). – С. 73−77.

3.     Кондрашова О.В. Семантика поэтического слова. – Краснодар, 1998. – 279 с.

4.     Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: в 10 т. – Т. 1–4. – М., 1988.

5.     Павлович Н.В. Словарь поэтических образов: На материале русской художественной литературы XVIII– XX веков: в 2 т. – Т. 1. – М., 2007. – 848 с.

6.     Пушкин А.С. Полное собрание сочинений:

7.     Ходанен Л.А. Поэмы М.Ю. Лермонтова. Поэтика и фольклорно-мифологические традиции. – Кемерово, 1990. – 92 с.

8.     Чернейко Л.О. Лингвофилософский анализ абстрактного имени. – М., 1997. – 349 с.