18 марта 2016г.
Притча о споре византийцев (или в некоторых трактовках – ромейцах) в полной версии была рассказана в «Маснави» Дж. Руми (1207–1273). События, переданные в этом произведении, по всей видимости, происходили на территории древнегреческой Иконии. Согласно поверьям, именно в Иконии Персей, глядя в свой щит как в зеркало, отрубил голову Медузе Горгоне. «Он видел ее отражение – образ, «эйкон», но не видел еѐ самоѐ» [3]. Однако образ «железного щита» как зеркала был впервые передан в поэтической поэме «Искандернаме» Низами (1141–1209), предшественника Дж.Руми. С тех пор на данный сюжет было создано немало назира, одной из них является «Восьмой рассказ» (Хикайат-е самин) татарского поэта-суфия А.Каргалый (1782–после 1833), вошедший в его поэтический сборник «Тәрҗемәи хаҗи Әбелмәних...». Это произведение, которое мы условно назовем «Спор ромейцев с китайцами», состоит из 31 строфы, включая завершающие 8 строф – комментарий автора.
Однажды две группы из китайцев и ромейцев пришли к царю. Они решили продемонстрировать свое искусство с тем, чтобы завоевать расположение правителя и его милость. Между этими представителями двух народов и культур завязался спор: кто из них более искусен и умел. Одни из них разгорячились и стали утверждать, что смогут украсить дворец таким образом, что он станет краше дворца царя Шаддада. Царь разрешил их спор следующим образом, он велел украсить две стены его дворца и тем самым выявить, кто на что способен. Китайцам и ромейцам выделили стены друг пртив друга, при этом между ними поставили завесу. Ромейцы, заняв свою сторону, тут же принялись за дело и стали активно разрисовывать стену множеством красок. Китайцы же повесили на свою стену зеркало. Когда ромейцы закончили картину, они громко об этом объявили; китайцы также сказали, что готовы продемонстрировать свое творение. Когда царь вошел к китайцам, то пораженно воскликнул: «Вот диво, нет на вашей стене ни одного изображения!» Китайцы же попросили снять завесу, отделяющую их от ромейцев. И когда завеса была снята, то взорам присутствующих приоткрылось отображенное в зеркале великолепное изображение узоров и разноцветных птиц, созданное ромейцами. Все были до глубины души поражены увиденным великолепием. Царь воскликнул: «Бәрәкалла!» (Да благословит Аллах!), и китайцы были удостоены тысяч восхвалений и похвал.
В данном произведении татарского поэта мы не усматриваем вольную трактовку известной восточной притчи. Сюжетная линия, развитие эпизодов и действий сохранены в определенных рамках. Это и понятно, ведь речь идет о литературном произведении сугубо суфийского содержания, где любое отклонение от сюжета или вольная трактовка того или иного персонажа или действия могли бы исказить общий смысл притчи. Однако, говоря о данном произведении татарского автора, надо обратить внимание на четыре важных момента.
Во-первых, в самом начале «Восьмого рассказа» (Хикайат-е самин) А. Каргалый отмечает, что эту прекрасную притчу рассказал в свое время Абу Хамид Газали (1058–1111): Хөҗҗәт-әл-ислам Газали хәзрәте Диде бер көн бу гүзәл хикәяте [2, с. 38]. (Хазрат Газали – худжжат ал-ислам Однажды рассказал этот прекрасный рассказ). Однако, как мы отметили выше, притча принадлежит перу Дж. Руми. У Абу Хамида Газали же, автора многочисленных поэм и притч, данный сюжет о византийцах и китайцах отсутствует.
Вторым весьма важным и отличительным моментом произведения татарского поэта является то, что стену не очищают от ржавчины и не полируют, как представлено это в произведении Дж. Руми, на стену вывешивают зеркало. Ведь в то время, когда жил и творил великий мастер пера Востока, зеркало, как предмет обихода, еще не применяли, его изобрели чуть позже – в 1279 году. Однако же суть от этого не меняется: и отполированная стена и зеркало в произведениях Дж. Руми и А. Каргалый символизируют сердце чистого и праведного суфия, очищеное от мирских страстей, отражающее Бога и Его творения. Таким образом, зеркало в произведении А. Каргалый является центральным образом.
Примечательно, что образ железного зеркала (речь идет о железном щите – А.Х.) до Джалалуддина Руми использовал в своей легендарной поэме «Искандернаме» Низами. Причем автор поэмы, который сам, как известно, не являлся суфийским поэтом, трактует этот образ в духе учения суфиев. В речи Сократа, обращенной к Александру Македонскому (Искандеру), чистая, ясная душа предстает в образе зеркала. В словах греческого мудреца красной нитью проходит мотив «очистки сердца от ржавчины» с тем, чтобы в ней отразился окружающий мир: «Ты ведь создал железное зеркало. В нем отразился твой ум светозарным огнем; / Ты и душу свою мог бы сделать прекрасной, Словно зеркало чистой, как зеркало ясной, / Если встарь сотворил ты железную гладь, Чтобы в ней, нержавеющей, все отражать, — / С сердца ржавчину счисть, и в пути ему милом Повлечется оно лишь к возвышенным силам» [4, c. 549].
В разные времена и у разных народов зеркало символизировало различные явления и предметы. С древнейших времен с этим предметом связаны различные поверья, т.к. он олицетворял из себя нечто магическое, противоречивое, некую размытость между миром реальным и миром потусторонним с одной стороны, а с другой – между человеком, смотрящим на себя в зеркало и его отображением. В культурах разных народов зеркало символизировало: отражение души (отсюда и выражение: «Глаза – зеркало души»); образ (отражение) мир; проявление Бога; свет, солнце; женское божество и т.д. Его использовали и в процессе различного рода мистических практик. Во времена Дж. Руми «зеркалом называли храм, и монахи, смотрящие на храм, видели в нѐм отражение божества» [3].
В-третьих, затруднительно сказать по каким причинам, А. Каргалый меняет местами действующих лиц: у него победителями в споре оказываются не византийцы (ромейцы), как представлено это в оригинале, а китайцы, которые вывешивают на стену зеркало и оказываются более искусными. У Дж. Руми же византийцы тщательно и до блеска полируют потолок и стены так, что они отображают творение китайцев словно зеркало.
В-четвертых, в отличие от оригинальной притчи Дж. Руми, в пересказе татарского автора царь заходит только к китайцам, чтобы оценить их искусство и удивляется тому, что на их стене нет никакого изображения. Они же в ответ просят снять завесу, отделяющую их от византийцев, и только после этого перед присутствующими открывается все великолепие отображаемой на зеркале картины, написанной византийцами: Падишаһ әйтә: ―Гаҗәб бу сүзегез, Юк ич диварда һичнинди бизәгегез‖. / Болар әйтә: ―Сәнгатебезне, һичшиксез, Пәрдәне алгач күрерсез... Шул чагында күтәрделәр пәрдәне, Ни күрерләр, күрделәр карты-яше. / Румлылар төшергән төрле бизәкләр, Ничәмә-ничә төс белән ясалган гүзәл кошлар. / Кытайлар диварында ап-ачык булып күренде, Шаһ белән карты-яше хәйран калды [2, c. 39]. (Царь сказал: ―Удивительны речи ваши, На стене нет никакого изображения‖. Те ответили: ―Искусство наше оцените, приподняв завесу... В тот же миг завесу устраня, Представилось взору и младу и стару. / Написанные византийцами множеством разных красок узоры и [немыслимой] красоты птицы / Отобразились ясно на стене у китайцев, Царь, и стар, и млад стояли изумленные). Эпизод вхождения царя к византийцам у А. Каргалый как бы опущен.
И, наконец, нельзя не упомянуть еще об одном оригинальном моменте. В рассказе А. Каргалый китайцы и ромейцы в споре – кто из них лучший в искусстве, похваляются создать такое великолепие, в котором бы они превзошли царя Шаддада. Как известно, Шаддад некогда был легендарным царем-деспотом Южной Аравии, велевшим возвести дворцы с высокими колоннами и разбить сады Ирем, которые по его приказу должны были затмить райские сады. За свое высокомерие он и его сады были стерты с лица земли по повелению Аллаха. Это сравнение, несомненно, усиливает эмоционально-экспрессивный дух всего произведения; данное дополнение демонстрирует новаторский подход татарского поэта, его глубокие познания и осведомленность в коранических науках.
В этом небольшом по объему рассказе с незатейливым, на первый взгляд неискушенного читателя, содержанием, кроется глубинный философско-религиозный смысл. А.Каргалый, следуя традиции мусульманских авторов Востока, к основному рассказу добавляет свой личный комментарий, в котором открывает читателям истинную суть и мудрость рассказа. В этой заключительной части созидательная, внешняя деятельность (роспись на стене ромейцами) противопоставляется отображению в сердце мистика Аллаха и Его творения (выставление китайцами зеркала на стене). Сердце суфия, очищенное от всяческих земных пороков, страстей и собственного эго (нафс), словно зеркало, способно отразить совершенство Аллаха и красоту сотворенного Им мира. Таким образом, ромейцев А.Каргалый причисляет к әхле захир (пердставителям внешнего, явного), а китайцев – к халь әһелләре (обладателям особого экстатического состояния), или выражаясь иначе – к ахл ал-батин (представителям внутреннего, скрытого). Противопоставление этих двух групп пронизывает рассказ от начала до конца. По мнению автора, то, что с трудом и годами постигают первые (әхле захир), вторым (халь әһелләре) дается без приложения труда и каких либо усилий, так как халь, как было упомянуто выше, является особым состоянием суфиев, как Божественный дар, милость и благодать, которые Всевышний дарует сердцу своего слуги, вне зависимости от духовного борения или духовной стадии (макамы), которой он достиг. Кроме того, по учению суфиев к ахл аз-захир относятся те, вера которых сводится к исполнению религиозных предписаний, для которых доступно лишь «явное», «внешнее» в религии; ахл ал-батин – суфийские святые (аулийа), которым доступны сокровенные знания (ал-хака̓ик).
Высокопарно и одухотворенно звучат последние строчки произведения Дж.Руми «Искусство китайцев и искусство греков», которые также являются комментарием автора к притче. Персидский поэт приравнивает греков (ромейцев) к суфиям, которые не прикладывая особых усилий, добиваются победы в споре с китайцами:
«Искусство греков – путь суфийского ума, Непогруженного в прочтенье многих книг. Вне философских рассуждений бьет родник, Влюбленность в мир даря, где правит Красота! / Нет ни желаний, ни избытка в чистоте... Лишь отражение текущего Мгновенья, Наичестейшее, как первый миг творенья! Животворящее мир света в темноте... » [1, c. 51].
Таким образом, А. Каргалый, опираясь на известную притчу Дж. Руми о споре ромейцев с китайцами, создал прекрасное поэтическое произведение с яркими суфийскими образами, мотивами и оригинальной авторской интерпретацией. Этот поэтический рассказ достоин занять видное место в кладези литературных произведений татарского народа.
Список литературы
1. Долгое эхо Руми. Серия «Галактический ковчег». М.: Феано, 2014. – 89 с.
2. Каргалый Ә. Тәрҗемәи хаҗи Әбелмәних әл-Бистәви әс-Сәгыйди. – Казан: Казан ун-ның табгыханәсе, 1889.– 34 б.
3. Кротов Я. Богочеловеческая комедия. Эссе [Электронный ресурс] / Я.Кротов. – URL: http://krotov.info/yakov/history/13_moi/1215_amory.htm (дата обращения: 18.03.2015).
4. Низами Гянджеви. Собрание сочинений в пяти томах. Том пятый: Искандер-наме (в двух книгах). Перевод с фарси К. Липскерова. М.: Худ. л-ра, 1986. 781 с.
