ФОРМИРОВАНИЕ УАЙЛЬДОВСКОГО МИФА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА

Аннотация

Формирование уайльдовского мифа в русской литературе Серебряного века началось с доклада Константина Бальмонта «Поэзия Оскара Уайльда» (1903 г.). Затем в формирование «уайльдовского мифа» внесли свой вклад такие выдающиеся поэты и писатели, как В. Брюсов, Д. Мережковский, Н. Гумилев, К. Чуковский. Возникло представление об Уайльде как о непонятном и отвергнутом своей страной печальном гении, подобном М.Ю. Лермонтову. Более того, лермонтовский миф в русской литературе начала ХХ века был подобен мифу уайльдовскому. Основным характеристикам уайльдовского мифа в русской литературе начала ХХ в. посвящена эта статья.

Ключевые слова: уайльдовский миф, лермонтовский миф, Серебряный век русской литературы, литературная мифология

Annotation

The formation of O. Wilde’s myth in Russian literature of Silver age started with the report of Kostantin Balmont “Poetry of O.Wilde”(1903). Then such outstanding poets and writers as V. Brusov, D. Merezhkovsky, N. Gumilev, K. Chukovsky made their contribution to formation of so called “Wilde’s myth”. The idea of existence of mysterious and rejected genius in his own country had been created. Moreover, Lermontov’s myth in Russian literature at the beginning of ХХ century was very much like O. Wilde’s myth. This article is devoted to the main characteristics of Wilde’s myth in Russian literature at the beginning of ХХ century.

Key words: Wilde’s myth, Lermontov’s myth, Silver age of Russian literature, literature mythology

Становление мифа и мифомышления в литературе Серебряного века традиционно связывают с символизмом. Отличительной особенностью символизма становится всеобъемлющая мифологизация явлений, исторической, общественной и личной жизни. Личность поэта, писателя мифологизируется, а затем становится мифом, при условии, что на этот миф спроецирована реальная действительность, окружающая автора (в том числе - события его личной жизни). Взгляд сквозь призму мифа на поэта-символиста выявляет его философско- религиозную позицию, концепцию мира и поэтическую модель. Обращение символистов к мифу вытекало, прежде всего, из самого понятия мифа, который, по словам А. Лосева, является прежде всего символом и содержит в себе схематические, аллегорические и усложненно символические слои. Таким образом, поэт может пониматься, с одной стороны, как поэт-мифотворец, с другой – как источник мифа.

Эпоха Серебряного века - пик популярности русского Уайльда, который становится одним из самых востребованных писателей. Писателю даже давали русские имена: Оскар Вальд, Оскар Вильде и даже Остап Вильде. Произведения Уайльда в это время выходили огромными тиражами, их активно переводили на русский язык лучшие поэты Серебряного века, только «Балладу Рэдингской тюрьмы» переводили 17 раз, в том числе весь цвет русской поэзии Серебряного века: К. Бальмонт, В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Кузмин, Ф. Сологуб, даже В. Маяковский. Более того, первую главку поэмы «Про это» В. Маяковский назвал «Балладой Рэдингской тюрьмы».

Портреты Уайльда выставлялись в витринах столичных книжных магазинов, его изречения цитировались, на него постоянно ссылались, о нем спорили, ему подражали - в том числе и экстравагантными туалетами à la Wilde. Об Уайльде писали «Вестник Европы», «Русская мысль», «Современный мир», все ведущие русские журналы, даже если и не разделяли взглядов англо-ирландского классика.

В ноябре 1903 г. на заседании Московского литературно-художественного кружка Константин Бальмонт сделал доклад «Поэзия Оскара Уайльда», где во всеуслышание заявил: «Оскар Уайльд - самый выдающийся английский писатель конца прошлого века» [6, С.24]. Доклад незамедлительно был опубликован на страницах журнала «Весы» как статья «Поэзия Оскара Уайльда», в которой К. Бальмонт рассказывал о первой встрече с Уайльдом, по сути, представлял русскому миру развенчанного на родине гения, тем самым мифологизировал Уайльда, создавая образ загадочного гения, непонятого своей страной и отвергнутого ею.

Миф об отвергнутом гении отлично вписывался в политику «Весов», журнал считался и был творческой лабораторией русского символизма. У его истоков стояли старшие символисты, в частности, В.Я. Брюсов, К. Бальмонт, Ю. Балрушайтис. Соответственно, редакционная коллегия журнала более тяготела к искусству «дионисийскому» - экспрессивному, чувственному, гиперэмоциональному, «ночному», и творимый миф о загадочном Уайльде соответствовал дионисийскому началу журнала.

Бальмонт писал: «Еще издали, меня поразило одно лицо, одна фигура. Кто-то весь замкнутый в себе, похожий как бы на изваяние, которому дали власть сойти с пьедестала и двигаться, с большими глазами, с крупными выразительными чертами лица, усталой походкой шел один – казалось, никого не замечая. Он смотрел несколько выше идущих людей – не на небо, нет, – но вдаль, прямо перед собой, и несколько выше людей. Так мог бы смотреть осужденный, который спокойно идет в неизвестное. Так мог бы смотреть, холодно и отрешенно, человек, которому больше нечего ждать от жизни, но который в себе несет свой мир, полный красоты, глубины и страданья без слов» [6, С.28].

Символист – Бальмонт именно в романтизме видел истоки символизма, что соответствовало основным тенденциям времени и мировосприятию самого Бальмонта: расцвету неоромантизма в русской культуре, поэтому в фигуре Уайльда он видит как раз те черты, которые характеризовали романтического героя – гордость и одиночество, тайную мистическую связь с высшими силами бытия.

«Какое странное лицо, подумал я тогда, - читаем в статье. - Какое оно английское по своей способности на тайну.

Это был Оскар Уайльд. Я узнал об этом случайно. В те дни я на время забыл это впечатление, как много других, но теперь я так ясно вижу опять закатное небо, оживленную улицу и одинокого человека – развенчанного гения, увенчанного внутренней славой, – любимца судьбы, пережившего каторгу, – писателя, который больше не хочет писать, – богача, у которого целый рудник слов, но который больше не говорит ни слова» [6, С.28-29].

В этих строках, по сути, начало мифа о русском Уайльде, мятущемся, поруганном, но не сломленном гении, хотя и бесконечно одиноком. Это и лермонтовское одиночество, одиночество непонятого и отвергнутого гения.

Бальмонт сравнивал Уайльда с Ницше, что сопоставимо с мнением Д.С. Мережковского о Лермонтове как о поэте сверхчеловечества. Российские (московские) теоретики нового искусства «апеллировали к кризису христианского миропонимания и выросшей на его основе философии, суть которой сводилась к двум словам:

«Бог умер». Поэтому сравнение Уайльда именно с Ницше вписывается в ключевую для русских символистов дионисийскую концепцию мира, когда миф о жертвенном и страдающем боге составляет главную специфику поэзии и примыкает к его концепции человека как существа, в которое вложена изначальная потребность выхода за пределы личного сознания и слияния с нравственной идеей, довлеющей символистами в целом. Жизнь и творчество Оскара Уайльда стало мифологемой. Его ключевые образы и сюжеты подчинены одному мифосюжету, который имеет свое развитие, достигает кульминации и разрешается в драматической развязке.

Бальмонт писал: «Оскар Уайльд – самый выдающийся английский писатель конца прошлого века, он создал целый ряд блестящих произведений, полных новизны, а в смысле интересности и оригинальности личности он не может быть поставлен в уровень ни с кем, кроме Ницше. Только Ницше обозначает своей личностью полную безудержность литературного творчества в соединении с аскетизмом личного поведения, а безумный Оскар Уайльд воздушно-целомудрен в своем художественном творчестве, как все истинные английские поэты XIX века, но в личном поведении он был настолько далек от общепризнанных правил, что, несмотря на все свое огромное влияние, несмотря на всю свою славу, он попал в каторжную тюрьму, где провел два года. Как это определительно для нашей спутанной эпохи, ищущей и не находящей, что два гения двух великих стран в своих алканьях и хотеньях дошли – один до сумасшествия, другой до каторги!» [6, С.34].

После резонансного выступления К.Д. Бальмонта в московском Литературно-художественном кружке в ноябре 1903 г. (текст выступления опубликован в дебютном номере «Весов»), английский писатель превращается в явление, напрямую связанное с русской литературной повседневностью. Один за другим появляются переводы произведений Уайльда. В 1904 г. в двух символистских издательствах - «Гриф» и «Скорпион»  -  выходят «Баллада Редингской тюрьмы» и «Саломея» в переводе Бальмонта. В мартовском номере «Весов» 1905 г. публикуются, уже посмертно, посмертно фрагменты тюремного послания Уайльда «De profundis» в переводе Е. Андреевой. По сути, «De profundis»[Из глубины] - письмо-исповедь, которая обращена к лорду Альфреду Дугласу, английскому поэту и переводчику, известному в литературных кругах как близкий друг и любовник Оскара Уайльда. Сам Уайльд дал произведению и второе  название: «Epistola:In Carcere et Vinculis» , то есть «Послание: в тюрьме и оковах» [2].

Обычно исповедь рассматривается как особый вид автобиографии, в котором представлена ретроспектива собственной жизни. Однако, в мировой литературе лучшим образцом исповеди считается «Исповедь Блаженного Августина», поэтому подобный литературный жанр воспринимается как описание внутреннего мира человека.

Однако  Уайльд  позиционирует  «Исповедь»  как  послание  в  мир  от  нераскаявшегося  грешника:

«Разумеется, я полностью отдаю себе отчет в том, что, когда меня выпустят на свободу, я, в определенном смысле, попросту перейду из одной в другую тюрьму. Бывают моменты, когда весь мир представляется мне столь же тесным, как моя тюремная камера, и я с ужасом думаю о том, что ожидает меня впереди. Утешением мне служит лишь мысль, что Господь, создавая нашу вселенную, дал каждому из нас свой собственный мир и что именно в этом мире, который существует в каждом из нас, нам и следует жить» [2, С.7].

Более того, Уайльд считал, что только заключенный в оковы грешник способен видеть истину: «Тюремная жизнь помогает увидеть людей и то, что движет ими, в истинном свете. Именно поэтому начинаешь ощущать себя каким - то окаменевшим. Люди, живущие во внешнем мире, пребывают в плену иллюзии, будто жизнь – это непрерывное движение. Они вращаются в водовороте событий и поэтому живут в нереальном мире. Лишь нам, живущим в неподвижности заточения, дано видеть и знать» [2, С.9].

Естественно, что подобное отношение к исповеди как таковой рождало миф об Уайльде – демоне, что вполне соответствовало русской культурной традиции. Уайльд предстает перед российским читателем в ореоле добровольного мученичества, это поэт, несправедливо осужденный лицемерным обществом по ложному обвинению. Ни переводчицу, ни читателя не смущал тот факт, что, вопреки сложившейся литературной традиции, Уайльд сначала обратился к другу-любовнику, а затем  уже к Богу, да и как, с вызовом, а не с покаянием: «Именно в своем отношении к Грешникам Господь проявлял поистине романтическое, а значит, и подлинно реальное восприятие жизни. Мир всегда любил Святых, ибо они ближе всего подошли к Божьему совершенству, а Христос, по какому-то наитию свыше, всегда любил Грешников, ибо они ближе всего подошли к человеческому совершенству. Он не стремился направлять людей на путь истинный и не старался избавлять их от страданий. Он не ставил себе целью превращать колоритных разбойников в скучных праведников» [2, С.24].

Когда в 1912 г. в печати появляется статья Венгеровой «Суд над Оскаром Уайльдом», она воспринимается русской читающей публикой как оправдание Уайльда. Е. Венгерова возвращается истории жизни уже ставшего популярным англо-ирландского писателя, чтобы подробно, в деталях пересказать историю знаменитых судебных разбирательств, в которых Уайльд был сначала на стороне обвинения, а затем оказался на скамье подсудимых. Уже известный читателям русский перевод «De profundis» позволяет Венгеровой рассматривать жизнь писателя исключительно как произведение искусства, возможно, даже более важное и ценное, чем литературное творчество. В знаменитом афоризме Уайльда «Я вложил гений в свою жизнь, талант - в свои произведения» Венгерова видит непосредственную правду.

Венгерова сравнивает опального в стране туманного Альбиона Уайльда и Байроном, кумиром русских романтиков, и приходит к выводу, что оба поэта были подвергнуты жестокому суду общественного мнения, оба до сих пор значительной частью общества считаются поэтами, не заслуживающими внимания.

В 1906 г. под маркой издательства «Гриф» появляется роман «Портрет Дориана Грея» в переводе А. Минцловой. Растущая популярность Уайльда быстро привлекает внимание коммерчески ориентированных издательств. Внимание к Уайльду в «Весах» не ослабевает вплоть до остановки деятельности журнала в 1909 г. Особая роль принадлежит секретарю журнала М. Ф. Ликиардопуло, который со временем зарекомендовал себя как выдающийся переводчик и авторитетнейший знаток творчества Уайльда. Именно Ликиардопуло, подобным тем подвижникам, которые в условиях продолжающегося и после смерти писателя остракизма старались восстановить его литературную репутацию на родине. Благодаря установленным связям с кругом друзей писателя, критик смог сделать «Весы» своеобразным представительством интересов Уайльда в России.

Усиливается миф об Уайльде-мученике публикацией перевода М. Ликиардопуло сказки «Счастливый принц».

Заметим, что Ликиардопуло приложил много усилий для популяризации в России творчества Оскара Уайльда. В частности, под редакцией Ликиардопуло в 1909-1910 гг.  вышли последние два  тома Полного собрания сочинений Уайльда под редакцией Саблина. Седьмой том Ликиардопуло снабдил собственным предисловием и сам  же перевел все вошедшие в него произведения: «Преступление лорда Артура Сэвила», «Сфинкс без загадки», «Натурщик-миллионер», «La sainte courtisane», «Портрет м-ра W. H.», «Возрождение искусств в Англии», афоризмы и парадоксы. Переводческую работу для восьмого тома, куда вошли «Тривиальная комедия для серьезных людей» («Как важно быть серьезным»), «Развитие исторического метода в критике», «Баллада Рэдингской тюрьмы», Ликиардопуло разделил с Ю. Балтрушайтисом.

Таким образом, мифологизированный образ писателя, предложенный Бальмонтом, лег в основу символистской интерпретации творчества и личности Уайльда, которая получила свое продолжение и развитие не только на страницах «Весов». Возвращаясь к теме английского писателя в статье «Суд над Оскаром Уайльдом» в 1912 г., Венгерова трактует эпизоды биографии писателя уже всецело в русле символистской мифологии о нем, фундамент которой заложил Бальмонт. Символисты, объединившиеся в начале XX в. вокруг журнала «Весы» и издательства «Скорпион», с подачи Бальмонта сделали Уайльда знаменем своего движения за утверждение «нового искусства».

Список литературы

1.     Уайльд, О. De Profundis: Тюремная     исповедь; Поэмы; Стихотворения; Стихотворения в прозе.  М. : Эксмопресс, 2000. 462 с.

2.     Уайльд О. De Profundis: Записки из Рэдингской тюрьмы / Оскар Уайльд; пер. Ек. Андреевой. М. : Гриф, 1905.

3.     Уайльд О. De Profundis: Три неизданных отрывка и предисловие Роберта Росса / Оскар Уайльд; с предисл. Р. Росса; пер. М. Ликиардопуло // Весы. 1908. № 3. С. 42-48.

4.     Уайльд О. Полное собрание стихотворений и поэм / Оскар Уайльд. СПб. : Евразия, 2000. 428 с.

5.     Уайльд О. Сказки / Оскар Уайльд; пер. М. Ликиардопуло. СПб., 1909. 285 с.

6.     Бальмонт К. Д. Поэзия Оскара Уайльда / К. Д. Бальмонт // Весы. 1904. № 1. С. 22-40.

7.     Бердяев Н. Смысл истории. М.: Прогресс, 1990. С.145.

8.     Венгерова З. А. Суд над Оскаром Уайльдом / З. А. Венгерова // Новая жизнь. Спб., 1912. № 11. С. 157- 179.

9.     Владимирова В. Оскар Вильде как русский писатель // Челябинск. Новый день 2014. 16 октября.

10. Волынский А. Оскар Уайльд / А. Волынский // Северный вестник. Спб., 1895. № 12. С. 311-317 (отд. 1).

11. Ерофеев И. Ю.  Рецепция творчества О. Уайльда в русской журнальной периодике конца XIX — начала XX века. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Омск, 2015.

12. Казанский Н. Исповедь как литературный жанр // Вестник истории, литературы, искусства / РАН. М. : Собрание, 2009. Т. 6. С. 73-90.

13. Коровин В.И. История русской литературы ХХ века. М.: Владос, 2014. С 285.

14. Ликиардопуло      М. Оскар Уайльд. Полное собрание сочинений. Т. IV. О социализме. Герцогиня Падуанская. Веер леди Уиндермир. Изд. В.М. Саблина // Весы. 1907. № 6. С. 72-74.

15. Лосев А. Владимир Соловьев и его время. М.: Прогресс, 1990.

16. Мережковский Д.С. Лермонтов – поэт сверхчеловечества. СПб.: Русский путь, 1912.