15 октября 2017г.
В постсоветский период, наряду со многими другими идейными ревизиями, произошел существенный пересмотр устоявшихся ранее оценок столыпинской политики в целом и дореволюционной военной и военно-полевой юстиции начала XX века в частности – вплоть до того, что ряд правоведов и историков стали, по сути, прямо или косвенно оправдывать «скорострельную» юстицию. Аргументы в большинстве своем сводятся к следующему:
– любое государство борется с терроризмом и другой преступностью, используя в этих целях и судебную систему (подразумевается, что «терроризм» и «преступность» – это без всяких оговорок зло, а борьба с ними – благо) [7, С. 158, 96-172, 208-210];
– Российская империя объективно в силу разных причин, в том числе разнузданного левого террора и разгула преступности, была на краю гибели – нужно было спасать страну;
– Россия стояла на пороге больших реформ, которые должны были вывести страну из кризиса и направить ее по пути нормального эволюционного развития, но для их реализации Столыпину необходимо было остановить волну революционного насилия и укрепить правопорядок [8, С. 108-111]; в конечном итоге благодаря деятельности Столыпина удалось отсрочить революцию – значит, по гамбургскому счету эта политика была правильной;
– военно-полевые суды не только губили человеческие жизни, но кого-то и оправдывали [2, c. 515], а если сравнить результаты деятельности военной и военно-полевой юстиции эпохи первой русской революции с результатами деятельности советских судов и советской карательной машины в целом, то выясняется, что дела обстояли не так уж и плохо: на этом фоне столыпинская военно-судебная система, уничтожившая на порядок меньше людей, чем советские репрессивные органы, оказывается чуть ли не образцом гуманности и правопорядка [4];
– военно-полевая юстиция была предопределена сложной исторической судьбой страны [4].
Некоторые правоведы доходят до того, что, в сущности говоря, объявляют столыпинскую военную и военно-полевую юстицию в определенном смысле прогрессивным явлением на том основании, что, в отличие от своих предшественников, Столыпин таким образом «процесс наведения порядка постарался ввести хоть в какие-то правовые рамки». Поясняя свою мысль, автор приведенной цитаты противопоставляет военно-полевые и военно-окружные суды карательным экспедициям, которые до появления этих судов расстреливали и вешали и виновных, и невиновных «без проведения следствия и судебного разбирательства» [3, c. 42]. Здесь приходится предположить одно из двух: пишущий либо не очень хорошо знаком с историей государства и права дореволюционной России, либо лукавит, отдавая дань новым идеологическим ориентирам. Любому исследователю, добросовестно занимающемуся этим периодом, известно, что до появления военно-полевых судов «правовые рамки», которые давали весьма широкий простор для действий по «наведению порядка», существовали, в том числе в пределах военной юстиции. Эти рамки были очерчены Военно-судебным уставом, Положением от 14 августа 1881 г. и другими нормативно-правовыми актами – другое дело, что глава государства и многие высшие должностные лица, гражданские и военные начальники не желали себя ими стеснять. Еще возглавляя Саратовскую губернию, Столыпин продемонстрировал решимость «наводить порядок» не с помощью правовых процедур и поиска социального компромисса, а с помощью все тех же карательных экспедиций и именно в этом качестве обратил на себя внимание Николая II. И в период своего премьерства Столыпин этой тактики принципиально не изменил: не стесняясь прибегал к грубой силе, бесцеремонно вмешивался в деятельность судов. Что касается военно-полевых судов, то Положение о них 1906 г. и было не чем иным, как завершающей стадией в легализации максимально свободного от пут юридических формальностей судебного правоприменения, дополнявшего прямое насилие, но никоим образом ему не противостоявшего.
Безоснователен и тезис о том, что в данном случае налицо противоречие между не оправдавшими себя средствами и благой целью [3, c. 43, 49]. Если судить по результатам, а не по декларациям, то реальной целью столыпинских реформ было сохранение зависимого периферийного капитализма с присущей ему сверхэксплуатацией крестьянства и пролетариата и опосредствующего эти отношения жесткого авторитарного режима с крайне урезанным набором гражданских свобод. Поскольку эту цель можно было признать благой только с точки зрения узкой социальной группы, то средства ее достижения другими объективно быть не могли – ничего более эффективного, чем палка, угроза тюрьмы и виселицы, здесь нельзя было придумать. Один из самых авторитетных исследователей этой темы, А. Аврех, так описывает проблему столыпинских реформ: «Допустим, весь приведенный Изгоевым перечень был бы целиком осуществлен. Уменьшилась бы от этого политическая власть царизма? Ответ очевиден. И в самом деле, с какой стороны мог ущемить права и власть короны новый полицейский устав или отмена волостных судов и даже упразднение земских начальников? Наоборот, в обычных условиях они бы только укрепили режим и на это укрепление и были рассчитаны. (...) ... дело было не в самих этих куцых реформах, а в том, что они даже в отдаленной степени не соответствовали потребностям и задачам страны... требовались не “реформы”, а “Реформа” – радикальное обновление всех политических и других институтов страны (….) В такой ситуации столыпинские “реформы” становились невозможными потому, что расширяли плацдарм для борьбы за подлинные кардинальные преобразования» [1, c. 262-263].
В начале XXI века уже неловко объяснять, почему вкратце обрисованные выше новомодные объяснительные схемы, к которым прибегают некоторые исследователи военной юстиции, не выдерживают никакой критики и грешат очевидной идеологической ангажированностью, – такая работа давно и качественно проделана многочисленными добросовестными историками, которые вскрыли объективную социальную подоплеку и так называемого «антигосударственного террора» начала XX в., и борьбы с ним мерами «скорострельного» правосудия.
Неловко напоминать о том, что, помимо прочего, на совести той системы, оплотом которой была военная юстиция, – не только тысячи казненных по приговорам военных и военно-полевых судов, но и десятки тысяч убитых при подавлении восстаний, крестьянских волнений и разгонов демонстраций, десятки тысяч умерших в тюремном заключении, показатели смертности, по которым Россия далеко опережала не только самые развитые, но и самые отсталые европейские страны, 25-процентная детская смертность, средний возраст жизни около 30 лет или даже менее того и сопоставимый с арестантским уровень жизни 90 % населения [6]. Это была система, при которой государство тратило на организацию тюремного дела намного больше средств, чем на начальное школьное обучение (в 1905-1907 гг. – вдвое больше, только в 1912 г. эти расходы сравнялись) [5, c. 27]. Закрывать на это глаза и рассуждать об абстрактной борьбе за «правопорядок» и «законность» – значит не прояснять истину, а впадать в то, что одним радикальным мыслителем было точно названо юридическим кретинизмом.
Современный якобы деидеологизированный дискурс, уклончиво трактующий и даже оправдывающий военно-судебные репрессии начала XX века или просто описывающий с формально- догматических позиций организацию военной юстиции, производит ряд ложных отождествлений и подмен: революционная и вообще любая борьба угнетенных отождествляется с терроризмом, революция – с бунтом и насилием, интересы власти – с интересами отечества, а человеческое достоинство – со своекорыстной моралью частного собственника. Таким образом, ряд современных историков и юристов объективно отстаивают позицию, тождественную той, которую в годы первой русской революции занимали консервативно настроенные сановные бюрократы, монархическая буржуазия, черносотенцы.
Если военно-судебные репрессии начала XX века были идейно подготовлены трудами К. Леонтьева, М. Каткова и К. Победоносцева, то современные адвокаты этих институтов и практик, в том числе те, кто пытается усидеть на двух стульях, перекладывая часть ответственности на «беспринципных» революционеров, «поднявших волну террора» и «взбаламутивших народ», должны отдавать себе отчем в том, чем за такие ревизии в истории всегда приходится расплачиваться.
Список литературы
1. Аврех А. Я. П. А. Столыпин и судьбы реформ в России. М., 1991.
2. Власов В. И. История судебной власти в России: Книга первая (1019—1917). М., 2003.
3. Малыгин А. Я. Внутриполитический курс П. А. Столыпина на стабилизацию в обществе // Проблемы государственного управления и реформа полиции в свете идейного наследия и практической деятельности П. А. Столыпина. М., 2013.
4. Наконечный М. Ю. Военно-полевая юстиция при Столыпине и репрессии в СССР 1960-х годов: сравнительный аспект // URL: http://maxpark.com/community/5228/content/2884039.
5. Никитина Е. Торная дорога // Девятый вал. К десятилетию освобождения из царской каторги и ссылки. М., 1927.
6. Островский А. О степени социального расслоения в дореволюционной России // URL: http://scepsis.net/library/id_3459.html.
7. Суворов А. И. В противоборстве с террористами (Из истории борьбы правоохранительных органов дореволюционной России с политическим терроризмом): Монография. М., 1999.
8. Щелкунова М. В. П. А. Столыпин – патриот и реформатор // Проблемы государственного управления и реформа полиции в свете идейного наследия и практической деятельности П. А. Столыпина. М., 2013.
