19 марта 2016г.
Классическая философско-психологическая категория представления, обозначающая наглядно- чувственный образ, возникающий в сознании человека в результате воспроизведения или творческой трансформации прошлого чувственного опыта, в рамках структурно-семантического направления в современной русистике [1] рассматривается нами как структурно-семантическая [5], поскольку семантика воспоминания / воображения, являясь весьма актуальной для носителей русского языка, находит выражение практически на всех уровнях языковой системы.
Значимость семантики представления подтверждается наличием в русском языке не только богатой лексики соответствующего ЛСП, воплощѐнной в словах различных частей речи (существительных, глаголах, прилагательных и наречиях), специализированных синтаксических конструкций (именительного и инфинитива представления), но и нетипичных средств передачи семантики воспоминания / воображения: некоторых грамматических категорий слов определѐнных лексико-грамматических классов (категории числа отвлечѐнных отглагольных существительных), синтаксических конструкций с актуализированной наглядно-чувственной основой (оценочных, междометных предложений), структурно-семантических компонентов в их составе, маркирующих в художественной прозаической речи описания мысленных картин, возникающих в сознании персонажей (местоименных, вводно-модальных слов, междометий) [6].
К глагольным категориям, очень показательным в плане выражения семантики воспоминания / воображения в художественной прозе, мы относим время [4] и наклонение. Они «накладываются» на лексические значения морфологических единиц и обусловливают семантический сдвиг грамматических форм в область смыслов, отражающих многоаспектность и синкретизм представления как когнитивной категории, которая совмещает признаки восприятия и понятия: «чувственность» / абстрактность, предметность / процессуальность, прошлое / будущее, воспоминание / воображение.
Ярким грамматическим средством передачи семантики представления в художественном тексте является категория наклонения глагола, с помощью которой, по мнению А.М. Чепасовой, «выражается личная и вообще человеческая квалификация действия или человеческая воля к осуществлению связи действия с действительностью» [14, с. 227]. Хрестоматийно «наклонения глагола служат грамматическим способом выражения отношения действия к действительности» [11, с. 41].
Из трѐх наклонений глагола – изъявительного, сослагательного и побудительного – наиболее значимы для передачи семантики представления – воображения – два последних.
Сослагательное и повелительное наклонения называют нереальными (ирреальными), потому что они не связаны с категорией времени [14, с. 235].
Л.А. Вольская же, моделируя ситуацию, лежащую «в основе любого высказывания с формами ирреальных наклонений», подчѐркивает, что она в самом общем виде «может быть структурирована следующими компонентами: говорящий → некоторое модальное содержание (предположение) → некоторая «мыслимая» ситуация (гипотетическая)» [3, с. 18]. Учѐный справедливо утверждает, что при передаче формами сослагательного и повелительного наклонений модальности возможности / необходимости «преимущественно выражается отнесѐнность гипотетического действия к будущему» [3, с. 8]. Эту мысль поддерживает и Т.Е. Шаповалова: формы сослагательного и повелительного наклонений глаголов, обладая модальным значением предположения, относят гипотетическое действие / событие к будущему [15, с. 63].
Действительно, мыслимая – гипотетическая – ситуация – это ситуация, конструируемая человеком в сознании на основе данных памяти, воображаемая им и, следовательно, экстраполируемая в будущее.
В связи с этим, анализируя формы повелительного наклонения глаголов, И.А. Путивцева добавляет: «Если имеет место побуждение к совершению какого-либо действия, то это значит, что действие ещѐ не совершилось и в настоящее время не совершается, а значит, может быть совершено только в будущем времени» [12, с. 22–23]. Например: <…> Евдокия приподнялась, глядя, дремлет ли повитуха, – погадай мне <…> (А. Толстой. Пѐтр Первый) [12, с. 23].
Наибольший интерес для нас представляют глагольные формы сослагательного наклонения, для которых значение гипотетичности является категориальным [3, с. 7]. С точки зрения Л.И. Пироговой, сослагательное наклонение может быть названо потенциальным, потому что «выражает потенциальное действие» [11, с. 46]: Он представлял, что у него тоже была бы машина и любимая девушка, хотя бы та же Диана. Они заехали бы на заправку, и на глазах у Дианы его потащили бы заправлять чужой автомобиль (П. Санаев. Хроники Раздолбая, или Похороните меня за плинтусом – 2).
Безусловно, форма сослагательного наклонения значение будущего времени эксплицитно не выражает. Но имплицитно это значение формами сослагательного наклонения выражается: оно, как считает И.А. Путивцева, вытекает из самого факта предположения [12, с. 22–23]: А как бы вынырнул в годы Революции! (О. Мандельштам. Шум времени).
Важно по этому поводу замечание Л.И. Пироговой о том, что «время потенциального действия в сослагательном наклонении <…> устанавливается по контексту» [11, с. 46].
Неслучайно высказывания с формами сослагательного наклонения глаголов в художественной прозаической речи довольно часто содержат слова – обычно глаголы – ЛСГ воображения или ЛСП интеллектуальной деятельности с актуализированной семой воображения. Например:
– Вы представьте, сошлись человек пять–шесть мальчиков, одна сальная свеча горит, чай подаѐтся прескверный и сухари к нему старые-престарые; а посмотрели бы вы все наши лица, послушали бы речи наши! (И. Тургенев. Рудин); Иногда дед мечтал: – Помог бы господь продать домишко этот, хоть с пятьюстами пользы,
– отслужил бы я молебен Николе угоднику! (А. Горький. Детство); Они медленно пили водку, старуха подрѐмывала, а Георгий прикидывал, как бы он пробил артезианский колодец <…> (Л. Улицкая. Медея и еѐ дети); Она стала думать о другом ребѐнке, который мог бы стоять сейчас рядом и смотреть на сосущего братика. И она бы ему что-то говорила, объясняла, и ей вдруг так страстно захотелось такого разговора с малышом, который уже стоит на ножках и смотрит в глаза (Г. Щербакова. Слабых несѐт ветер).
Используемый в первом фрагменте глагол представьте имеет значение представить – ―6. Воспроизвести в мыслях, вообразить‖ [10, с. 580]. Художественный контекст актуализирует в этом значении сему ―Воображать‖. Глагол мечтал (мечтать – ―Предаваться мечтам о ком-чѐм-н.‖ [10, с. 353]: мечта – ―1. Нечто, созданное воображением, мысленно представляемое‖ [10, с. 353]) во втором высказывании априори относится к ЛСГ воображения.
Глаголы прикидывал и (стал) думать в двух последних примерах представляют ЛСП интеллектуальной деятельности (прикинуть – ―1. Приблизительно сосчитать (разг.). Прикинуть в уме (также перен.: сообразить)‖ [10, с. 590]: сообразить – ―2. Понять, догадаться о смысле чего-н.‖ [10, с. 745]; догадаться – ―Сообразить, понять, в чѐм дело, напасть на правильную мысль‖ [10, с. 173] и думать – ―1. Направлять мысли на кого-что-н., размышлять‖ [10, с. 185]: размышлять – ―Углубляться мыслью во что-н.‖ [10, с. 648]), однако содержащаяся в их значениях сема ―Мысль‖ указывает не только на мыслительный процесс, мышление; мыслительный акт, результат, содержание, продукт мышления, но и на идею [10, с. 370; 13, с. 280], которая «в собственном смысле слова» есть «зрительный образ, наглядный образ» [13, с. 170]. Мысль, таким образом, всегда «наглядно- чувственна», поэтому наличие соответствующей семы в значениях глаголов интеллектуальной деятельности способствует актуализации в этих значениях наглядно-чувственного компонента воображения – такой формы существования представления, которая в силу максимально возможной абстрагированности и творческого потенциала особенно тяготеет к понятию.
Воображаемые ситуации, которые задаются в художественной прозе формами сослагательного наклонения глаголов, в большинстве случаев для литературных героев «здесь и сейчас» неосуществимы, но они не оторваны от реальности совсем и косвенно соотносятся с ней, оценивая эту реальность с точки зрения говорящего, который выражает либо «предположение о возможности иного действия, противопоставленного реальности», либо «предположение о некоторых закономерностях, существующих в реальности» [3, с. 18]. Например:
– Лучше бы ты тогда, на пляже, мимо прошѐл… (С. Абрамов. Как хорошо быть генералом); – <…> Лучше бы я с тобой не связывался <…> (Ф. Искандер. Кролики и удавы) и – Ах, хоть бы Андрей поскорее приехал! – сказал Обломов. – Он бы всѐ уладил <…> (И. Гончаров. Обломов); – <…> Кто бы взялся составить только список убитых и расстрелянных? Мир бы ужаснулся! (А. Солженицын. В круге первом).
Предположения о возможности иных действий, противопоставленных объективной действительности, реализуются в двух первых предложениях. Закономерно употребление в них «сравнительного» наречия лучше, которое подчѐркивает оптимальность выбора, возможного из нескольких, но так и не сделанного персонажами в прошлом и теперь лишь воображаемого ими в будущем: на ситуацию вспоминаемого прошлого (―Мимо не прошѐл‖, ―Я связался‖) накладывается противоположная воображаемая ситуация (―Ты прошѐл‖, ―Я не связался‖), проецируемая в будущее как идеальная (―Не было бы сейчас того плохого, что, к сожалению, есть‖).
В двух последних высказываниях литературными героями делаются предположения об определѐнных закономерностях, существующих в реальности, поэтому описываемые воображаемые ситуации обязательно содержат указание на закономерный результат гипотетического действия / события (Он бы всѐ уладил; Мир бы ужаснулся!), который характеризуется как логический вывод, основанный на весьма объективированных знаниях говорящих. По мнению Т.А. Логунова, «будущее в таких контекстах предстаѐт прогнозируемым», а прогноз включает логически обоснованную информацию о настоящем положении дел, свойствах участников ситуации и развитии этой ситуации, выводимом из ряда уже известных параметров [8, с. 19].
В русистике традиционно считается, что формы сослагательного наклонения могут выражать два значения: желательное и условное.
Психологической основой воображаемой ситуации в первом случае является желание, исполнение которого связано с будущим. Формы сослагательного наклонения глаголов в художественной прозаической речи чаще всего выражают значение желательности, иногда сочетающееся «со значением мечтательности как разновидностью предположения» [14, с. 233].
Взаимосвязь значений желательности и мечтательности в рамках семантики гипотетичности, свойственной формам сослагательного наклонения глаголов и включѐнной в семантическое пространство когнитивной категории воображения, обнаруживающей высокую степень отвлечѐнности от непосредственной данности объектов действительности, закреплена в русском языке, прежде всего, в лексико-семантической системе: существительное ЛСГ воображения мечта имеет два значения, второе из которых – ―2. Предмет желаний, стремлений‖ [10, с. 353]. Этот желаемый предмет (в широком понимании), существующий в воображении персонажа художественного произведения, в речи всегда чѐтко обозначен и актуализирован посредством глагольной формы сослагательного (желательного) наклонения, формирующей наглядно- чувственный ореол всего высказывания и относящей его содержание к плану будущего. Например:
– <…> Расстрелял бы я их, подлецов! (Л. Толстой. Война и мир); «Хоть бы они бросились на сцену и убили меня!» – подумал я (Б. Окуджава. Частная жизнь Александра Пушкина, или Именительный падеж в творчестве Лермонтова); <…> Хоть бы Алекс скорее приехал! (Т. Устинова. Один день, одна ночь); Только бы швейцарец пришѐл! (Л. Улицкая. Цю-юрихь); О, как бы я хотел, чтобы завтра было безоблачно! (В. Аксѐнов. Самсон и Самсониха) и Потом Ваня Цыганков сказал: – Я бы тоже уехал… (Б. Окуджава. Новенький как с иголочки); – Вань, ты бы сейчас аржаных лепѐшек поел? Горяченьких, – спрашивает Наташка ни с того ни с сего.
– А ты? – Ох, я бы поела! (В. Шукшин. Далѐкие зимние вечера).
Значение желания в первой группе фрагментов и значение мечтательности во второй группе усиливаются благодаря использованию оценочного существительного подлецов, комбинаций частиц хоть бы и только бы, междометий ох и о, а также модального глагола хотел бы (хотеть – ―1. (разг.) Иметь желание, намерение (сделать что-н.), ощущать потребность в ком-чѐм-н. 2. Стремиться к чему-н., добиваться осуществления, получения чего- н.‖ [10, с. 865]). Причѐм большая часть данных предложений эмоционально окрашена, а эмоции всегда сопряжены с актуализацией наглядно-чувственного ореола высказывания. Этому же способствует незаконченность одного из высказываний, которая маркируется многоточием на конце соответствующего предложения.
Заметим, что в пятом примере модальный глагол хотел бы, содержащий в своѐм лексическом значении сему ―Мечта-желание‖, употребляется в форме сослагательного (желательного) наклонения и подчѐркивает не столько желательность самого желания, потребность персонажа во внутреннем мотиве к появлению желания, сколько смягчает уже имеющееся слишком сильное и даже категоричное желание (―Я хочу‖) того, чтобы завтра было безоблачно, в силу ирреальности желаемого.
Иногда в художественной прозе один и тот же глагол в форме сослагательного наклонения с желательным значением повторяется, выступая таким образом ярким средством акцентирования читательского внимания на желаемом действии персонажа и «наращивания» экспрессии воображаемой картины от первого словоупотребления к последующему: – Потом, – продолжал Володя, нежно улыбаясь, – потом расцеловал бы еѐ пальчики, глазки, губки, носик, ножки – всю бы расцеловал… (Л. Толстой. Детство).
При реализации сослагательным наклонением условного значения в контексте с соответствующей глагольной формой описывается действие / событие, «потенциально возможное при каком-либо условии» [11, с. 46], которое в высказывании может быть эксплицитным и имплицитным.
Экспликация условия осуществления гипотетического процесса наблюдается, во-первых, в условной придаточной части с союзом если / коли (бы) и без него, находящейся в составе сложноподчинѐнного предложения, главная часть которого выражает значение возможности предполагаемого действия / события; во- вторых, в условной придаточной части с союзом если / коли (бы) и без него, находящейся в составе сложноподчинѐнного предложения, предшествующего синтаксической конструкции со значением воображаемого следствия; в-третьих, в парцеллированной условной придаточной части с союзом если / коли (бы) и без него – самостоятельно оформленном предложении. Например:
– Вернули бы мне молодость хоть на день, – говорит из кухни дедушка, – я бы показал широколапому… (Ф. Искандер. Дерево детства); «Ага, спросили бы они лет пятнадцать назад в диетической столовой возле метро
«Бауманская», из чего сварено харчо, им бы ответили! На всю жизнь запомнили бы!» – зло подумал Михаил Дмитриевич (Ю. Поляков. Грибной царь) и – Что! – сказал он сам себе, – если бы и мне удалось произвести в действие подобное лечение! Я бы описал подробно темперамент моего пациента, его <…> припадки, средство, мною придуманное для его излечения, полный успех мой, и слава обо мне пролилась бы во всѐм мире, моѐ описание послал бы я в Академию <…>, даже в иностранных газетах возвестили бы миру о том, как редки и замечательны в летописях науки подобные случаи (В. Одоевский. История о петухе, кошке и лягушке); Иное дело, если бы человек без скафандра, без кислородных приборов мог жить и работать под водой. Сколько сокровищ открыл бы он! (А. Беляев. Человек-амфибия) и – Эх, брат, коли бы теперь тысячу рублей море мне швырнуло – бац! Сейчас открыл бы кабак; тебя в приказчики, сам устроил бы под стойкой постель и прямо из бочонка в рот себе трубку провѐл (А. Горький. Емельян Пиляй).
Заметим, что в форме сослагательного (условного) наклонения в художественной прозаической речи довольно часто употребляются глаголы ЛСП восприятия, подчѐркивающие чувственную основу воображения и усиливающие его зрительную / слуховую «наглядную» составляющую:
– Слышали бы вы его рассуждения! <…> Удивиться было впору (Д. Рубина. Почерк Леонардо); – Посмотрели бы вы на него у нас в клубе, когда он садился за карты. Весь вид его говорил: «Карты! Я сажусь с вами в ералаш! Разве это совместно? <…>» (Ф. Достоевский. Бесы).
Имплицитность условия реализации воображаемого действия / события при отсутствии условной придаточной части сложноподчинѐнного предложения обычно восполняется более широким художественным контекстом – чаще всего предыдущим, в котором содержится информация, косвенно указывающая на условие, следствие из которого чѐтко вербализовано. Например: «Ну почему это именно меня послали с пакетом? Вот Коля Гринченко – такой сильный, ловкий парень. Он бы уже давно добрался. Сидел бы сейчас в тѐплой землянке штаба полка. Пил бы чай из кружки. Подмигивал бы связисткам и улыбался красивым ртом» (Б. Окуджава. Будь здоров, школяр); И она жалела только об одном: что отец не видит, как она летит, как сигает вниз головой прямо в бездну <…>. Отец бы оценил! (Д. Рубина. Почерк Леонардо); – Гипнозом не владею. А то бы у меня на поводочке ходил, как дрессированный медведь (Б. Акунин. Фантастика).
В первом фрагменте условие вытекает из двух первых предложений и считывается очевидный смысл ―Если бы послали с пакетом не меня, а Колю Гринченко, то…‖. Во втором и третьем отрывках условие осознаѐтся на фоне ассоциативно восстанавливаемой антитезы ―Отец не видит, а вот если бы видел, то…‖ и ―Не владею, а вот если бы владел, то…‖.
В некоторых случаях, на наш взгляд, невозможно чѐтко разграничить желательное и условное значения глагольных форм сослагательного наклонения: <…> Хоть бы дали чаю. Я бы посидел за этим столом из ящика. Я бы сказал этой красавице о чѐм-нибудь таком <…> (Б. Окуджава. Будь здоров, школяр) и Ей так хотелось, чтобы рядом оказалась мать. Женя бы положила голову ей на плечо и сказала бы: «Родная моя, я так устала» (В. Гроссман. Жизнь и судьба); Как я хотел, чтобы он замахнулся! <…> Я бы скинул двадцать веков цивилизации. Я бы припомнил всѐ, чему меня учили на Ропче. Я бы вырвал топор и, не давая ему опомниться… (С. Довлатов. Зона).
В первом примере первое высказывание Хоть бы дали чаю, с одной стороны, выражает мечтательное желание литературного героя (―Хорошо бы чаю‖), а с другой – условие (―Если бы дали чаю‖) осуществления желательных действий посидел бы, сказал бы. По нашему мнению, в этом предложении передаѐтся желательное условие реализации воображаемого процесса в будущем.
В двух последних художественных контекстах значение желательности задаѐтся модальным глаголом хотелось / хотел, который актуализирует смысл ―Замахнулся бы он‖. Экспликация же представляемого следствия (скинул бы, припомнил бы, вырвал бы) прогнозирует соответствующее условие, поэтому становится семантически равноправным смысл ―Если бы он замахнулся, то…‖.
Немаловажно, что в художественной прозе в описаниях воображаемых картин наряду с глагольными формами сослагательного наклонения используются вводно-модальные компоненты со значением уверенности / неуверенности, достоверности / гипотетичности, «высвечивающие» модальную природу сослагательного наклонения. Например:
Она выглядела крайне вульгарно, но в этой вульгарности было нечто завораживающее и притягательное, и Марина поняла, что мордастый мужчина из французского фильма, случись ему выбирать между Мариной, какой она была в молодости, и Наташей, выбрал бы, несомненно, Наташу (В. Пелевин. Жизнь насекомых) и Он бы обязательно спустился с ружьѐм и, наверное, убил бы медведя, но его сейчас нет дома, он в селе Атара рубит лес (Ф. Искандер. Дерево детства); И пожаловалась, и, может быть, заплакала бы, и тогда Медея, приложившись несколько раз в молчании к толстостенной стопочке, дала бы ей понять, что страдания и бедствия для того и даются, чтобы вопрос «за что?» превратился в вопрос «для чего?», и тогда заканчиваются бесплодные попытки найти виновного, оправдать себя, и, может быть, Медея рассказала бы ей тихими и незначительными словами о разных событиях жизни, которые происходят не от несправедливости, а от самой природы жизни, вспомнила бы погибшего на фронте самого удачного из Леночкиных детей – Александра, и утонувшего Павлика, и маленькую новорождѐнную девочку, которая ушла вместе с еѐ матерью, и, возможно, у Алдоны через какое-то время всѐ изменилось бы само собой, просто от течения времени в нужном направлении и от привычки, тугой, как мозоль… (Л. Улицкая. Медея и еѐ дети); И такая была воля и сила в нѐм, что, кажется, протяни он длань – и отлетела бы у Грачикова голова (А. Солженицын. Для пользы дела); Представляй Аня тогда отдалѐнно, чему положит начало тем первым своим, в сущности, невинным звонком – кажется, в тот же день растоптала б телефон, вырвала с мясом провод, сожгла телефонную книгу (М. Кучерская. Бог дождя).
В первом высказывании вводно-модальное слово несомненно выражало бы абсолютную убеждѐнность героини в том, что мордастый мужчина из французского фильма выберет не еѐ, а Наташу, если бы не форма сослагательного наклонения глагола выбрал бы. Наблюдается взаимное воздействие этой формы и вводно- модального компонента: выбрал бы ослабляет уверенность Марины, актуализирует возможный характер воображаемого разрешения ситуации, а несомненно превращает предположение в прогноз (―Основанное на специальном исследовании заключение о предстоящем развитии и исходе чего-н.‖ [10, с. 605]) – закономерный гипотетический вывод из логических рассуждений на основе определѐнных знаний.
Во втором предложении вводно-модальное слово наверное передаѐт некоторое сомнение литературного героя относительно возможности реализации действия, названного глагольной формой убил бы: он не знает наверняка, убит был бы медведь или, допустим, только ранен или оглушѐн.
В третьем отрывке вводно-модальные компоненты может быть и возможно характеризуют будущие действия / события как в равной мере вероятные наряду с другими возможными вариантами их осуществления [8, с. 20].
В двух последних фрагментах употребляется вводно-модальный компонент кажется с семантикой кажимости, актуализирующей когнитивную связь воображения с восприятием. Воображаемая ситуация в каждом случае становится предметом мысленного восприятия персонажем: она настолько ярка и реальна в своей возможности, что происходит «вживую».
Необходимо отметить, что в данных отрывках из художественных прозаических произведений наблюдается переносное употребление форм повелительного наклонения глаголов протяни и представляй – в значении сослагательного (условного) наклонения, – что придаѐт высказываниям экспрессивный – образно- процессуальный – характер.
Эти формы единственного числа имеют в приведѐнных контекстах модальное значение, называя возможные действия [11, с. 45]. Неслучайно протяни он длань и представляй Аня тогда отдалѐнно легко заменить условными придаточными частями сложноподчинѐнных предложений с соответствующими глагольными формами сослагательного (условного) наклонения: если бы он протянул длань и если бы Аня тогда отдалѐнно представляла.
По поводу выражения темпоральной семантики в высказываниях с формами сослагательного наклонения Л.А. Вольская отмечает, что такая способность рассматриваемых форм обнаруживает себя только в коммуникативном контексте и «относится к периферийным явлениям функционально-семантического поля темпоральности в русском языке. Это проявление некатегориальных значений форм сослагательного наклонения
<…>, вытекающих из категориальной модальной семантики данных форм и выявляющихся при участии темпорально значимых средств контекста и ситуации» [3, с. 18].
Отнесѐнность действия, называемого формой сослагательного наклонения глагола, к плану будущего определяется не только ситуативной обусловленностью, связанной с ирреальной модальностью самого сослагательного наклонения, но и довольно часто наличием временных операторов, которые могут быть абсолютными или относительными [9, с. 18], конкретизирующими или модифицирующими соответствующий временной план [16, с. 11]. Например:
Ещѐ Медее хотелось бы, чтобы Алдона, отпустив сама себя от вечного материнского рабства, села бы поздно вечером с ней, выпила бы припасѐнной Медеей рябиновки или яблочной водки и вздохнула бы: «Ох, устала до смерти…» (Л. Улицкая. Медея и еѐ дети) и «<…> И завтра я бы приехал, и она в своей причѐске, с своей этой талией и ленивыми грациозными движениями <…> встретила бы меня, и зверь этот ревности навеки сидел бы у меня в сердце и раздирал бы его» (Л. Толстой. Крейцерова соната).
В первом фрагменте из художественного прозаического произведения используется абсолютный временной оператор-конкретизатор поздно вечером, называющий суточное время, а во втором – относительный семантический временной оператор-конкретизатор завтра, указывающий «на последовательность событий относительно какого-то важного факта» [9, с. 18].
Функционирование подобных временных операторов-конкретизаторов в общих коммуникативных условиях с глаголами в форме сослагательного наклонения, безусловно, актуализирует план будущего и общую семантику воображения.
Иногда художественные контексты с глагольными формами сослагательного наклонения содержат краткий относительный [9, с. 18] временной оператор сейчас: Увидала бы сейчас его Матрѐна, перевязала бы рану, принесла бы пить (А. Толстой. Хождение по мукам); О, с каким наслаждением она сейчас бы им врезала обеим, по их смазливым мордочкам (Л. Улицкая. Сквозная линия).
Употребление наречия сейчас с темпоральной семантикой настоящего в описании воображаемой картины, по нашему убеждению, не изменяет плана будущего, хотя должно бы модифицировать его [16, с. 13]. Это не происходит в силу ирреальной модальности рассматриваемых высказываний, когнитивным фундаментом которой является ирреальное будущее. Глагольные формы сослагательного (желательного) наклонения, находясь вне грамматической категории времени, не подвергаются «временной» модификации в отличие от временных форм глаголов [4].
Вместе с тем временной оператор сейчас указывает на актуализацию чувственной природы воображения: представляемые ситуации настолько желательны для персонажей, настолько эмоционально экспрессивны, явственны, зримы, что в сознании литературных героев на мгновение становятся воспринимаемым настоящим, а высказывания приобретают обобщѐнный смысл ―Я воспринимаю желаемое событие, которое, возможно, произойдѐт в будущем, так, «как будто оно происходит у меня перед глазами»‖ [7, с. 13].
В художественной прозе нередки случаи, когда воображаемые картины, создаваемые нанизыванием глагольных форм сослагательного наклонения, описываются в рамках довольно объѐмных (на 1–1,5 страницы художественного текста) ССЦ, как, например, в повести Л.Н. Толстого «Детство»:
«Как жалко, что Варенька не хорошенькая и вообще не Сонечка, – мечтал я, оставшись один в комнате, – как бы хорошо было, выйдя из университета, приехать к ним и предложить ей руку. Я бы сказал: «Княжна, я уже не молод – не могу любить страстно, но буду постоянно любить вас, как милую сестру». «Вас я уже уважаю, – я сказал бы матери, – а вас, Софья Ивановна, поверьте, что очень и очень ценю: хотите ли вы быть моей женой?» – Да». И она подаст мне руку, я пожму еѐ и скажу: «Любовь моя не на словах, а на деле». Ну, а что, – пришло мне в голову, – ежели бы вдруг Дмитрий влюбился в Любочку, – ведь Любочка влюблена в него, – и захотел бы жениться на ней? Тогда кому-нибудь из нас ведь нельзя бы было жениться. И это было бы отлично. Тогда бы я вот что сделал. Я бы сейчас заметил это, ничего бы не сказал, пришѐл бы к Дмитрию и сказал бы: «Напрасно, мой друг, мы стали бы скрывать друг от друга: ты знаешь, что любовь к твоей сестре кончится только с моей жизнию, но я всѐ знаю, ты лишил меня лучшей надежды. Ты сделал меня несчастным; но знаешь, как Николай Иртеньев отплачивает за несчастие всей своей жизни? Вот тебе моя сестра», – и подал бы ему руку, руку Любочки. Он сказал бы: «Князь Нехлюдов! Напрасно вы хотите быть великодушнее Николая Иртеньева. Нет в мире человека великодушнее его». Поклонился бы и вышел. Дмитрий и Любочка в слезах выбежали бы за мною и умоляли бы, чтобы я принял их жертву. И я бы мог согласиться и мог бы быть очень, очень счастлив, ежели бы только я был влюблѐн в Вареньку…».
Многогранная, многокомпонентная картина мечты-желания литературного героя создаѐтся благодаря комплексному использованию форм сослагательного наклонения глаголов сказал бы, влюбился бы, захотел бы жениться, сделал бы, заметил бы и др.; глагола ЛСГ воображения мечтал; фразеологизма со значением интеллектуальной деятельности пришло в голову с актуализированной семой воображения; модальных слов категории состояния с семантикой эмоциональной оценки или невозможности предполагаемого действия / события как бы хорошо было приехать и предложить руку, нельзя бы было жениться; формами сослагательного наклонения вспомогательных глаголов быть, мочь в составе сказуемых было бы отлично, (ежели) бы только был влюблѐн, мог бы быть счастлив; глагольных форм «настоящего-будущего совершенного» [2, с. 54] подаст, пожму, скажу, кончится и аналитической формы будущего времени буду любить.
Нельзя не отметить довольно редкие, но вместе с тем показательные в художественной прозе случаи переносного употребления форм сослагательного наклонения глаголов – в значении повелительного наклонения: – Выпил бы ещѐ стопку, святой человек <…> (А. Толстой. Пѐтр Первый).
Подобные формы сослагательного → повелительного наклонения используются «для выражения просьб, советов, нерешительных уговоров, увещевания» и придают побуждению к действию «оттенок мягкости, неуверенности в исполнении просьбы» [11, с. 46].
Безусловно, для такого переносного употребления необходим соответствующий художественный контекст. В приведѐнном примере возникновению значения повелительного наклонения способствует обращение святой человек, которое называет того, к кому говорящий обращается с речью, чтобы побудить слушающего к действию.
Переносное употребление глагольных форм сослагательного наклонения – в значении повелительного – так же, как и временных форм глагола, вслед за Д.С. Егоровым, можно назвать метафорическим [7, с. 11, 13], направленным на воображение актуального события будущего, которое представляет не только адресант, но должен представить и может реализовать адресат.
Иногда значения сослагательного и повелительного наклонений гармонизируются, отражая тесную связь последних как ирреальных, «модально» отнесѐнных в план будущего: – Вот бы ты выслужился, нажил бы трудами денег, выгодно женился бы, как большая часть <…> (И. Гончаров. Обыкновенная история).
С одной стороны, в данном высказывании формами сослагательного наклонения выслужился бы, нажил бы и женился бы выражается мечтательная желательность воображаемых и положительно оцениваемых говорящим действий (―Хорошо бы‖), «стандартных» для большей части успешных людей и составляющих главное условие их «стереотипного» счастья (―Если бы…, то…‖), поэтому вполне реальных для слушающего, а с другой – мягкое побуждение к осознанию адресатом необходимости реализации плана-мечты адресанта и воплощению этого плана в жизнь (―Выслужись, наживи трудами денег, выгодно женись, потому что это нужно, должно‖).
Итак, обладая категориальным модальным значением гипотетичности, формы сослагательного наклонения глаголов выступают в художественной прозаической речи в качестве грамматических средств выражения семантики воображения. Ситуации, описываемые в художественном произведении с помощью глагольных форм сослагательного наклонения, являются мысленно конструируемыми, творимыми человеком в сознании новыми комбинациями наглядно-чувственных образов, в которых отражается прошлый чувственный опыт личности.
Из двух значений сослагательного наклонения – желательного и условного – активнее тяготеет к воображению первое, поскольку желание непосредственно ассоциируется с мечтой – продуктом воображения. Условное же значение связано с воображением опосредованно – через общность ирреальной основы воображения и ирреальной модальности предположения, «каузирующей» условие возможного действия / события.
Значение будущего времени выражается формами сослагательного наклонения глаголов имплицитно и вытекает из самого факта гипотезы как проявления модуса, отнесѐнной в план будущего, которое имеет ирреальную когнитивную природу. Поэтому воображаемые картины будущего формируются в художественной прозе наряду с глагольными формами сослагательного наклонения и такими контекстуальными средствами, как слова с семантикой воображения, модальные глаголы, темпоральные операторы со значением будущего, вводно- модальные компоненты обычно с семантикой неуверенного предположения или кажимости, глаголы в форме будущего времени.
Употребление форм сослагательного наклонения в значении повелительного и наоборот, а также гармонизация значений желательности / условия и побуждения к действию в формах сослагательного наклонения подчѐркивают близость ирреальных наклонений и их общую способность задавать в художественных текстах описания воображаемых картин, проецируемых в будущее.
Многоаспектный анализ глагольных форм сослагательного наклонения, в частности их функциональной специфики в художественной прозаической речи, показывает, что грамматическое значение сослагательного наклонения, «накладываясь» на лексическое значение глаголов, обусловливает возникновение сложной, комплексной лексической семантики: глагол в форме сослагательного наклонения обозначает воображаемое (и даже зрительно воспринимаемое в мыслях) – предполагаемое / желательное / возможное при определѐнном условии – действие / событие в будущем.
Список литературы
1. Бабайцева В.В. Структурно-семантическое направление в современной русистике // Бабайцева В.В. Избранное. 2005–2010: Сб. науч. и науч.-методич. ст. – М. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2010. – С. 61–73.
2. Бондарко А.В. Вид и время русского глагола (значение и употребление): Пос. для студентов. – М.:«Просвещение», 1971. – 239 с.
3. Вольская Л.А. Выражение темпоральной отнесѐнности действия в высказываниях с формами сослагательного и повелительного наклонений в современном русском языке: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. – Л., 1982. – 20 с.
4. Голайденко Л.Н. Категория времени глагола как грамматическое средство выражения семантики представления в художественной прозе // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов: Грамота, 2015 [в печати].
5. Голайденко Л.Н. Категория представления как структурно-семантическая (на материале художественной прозы) // Вестник Томского гос. пед. ун-та. – Томск: ТГПУ, 2013. – № 3 (131). – С. 140–145.
6. Голайденко Л.Н. Средства выражения представления в художественной прозе (на материале произведений Л.Н. Толстого) // Перспективы развития современного научного знания: Сб. науч. тр. – Чебоксары: Учебно-методический центр, 2011. – С. 87–93.
7. Егоров Д.С. Основные типы трансформации временных форм глагола в современном русском языке: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. – Казань, 2012. – 22 с.
8. Логунов Т.А. Аналитические формы будущего времени как лингвистический феномен (на материале английского и русского языков): Автореф. дисс. … канд. филол. наук. – Кемерово, 2007. – 20 с.
9. Мосенцев В.В. Временные операторы в семантической структуре высказывания и текста: Автореф. дисс.… канд. филол. наук. – Харьков, 1990. – 20 с.
10. Ожегов С.И. Словарь русского языка: 70 000 слов / Под ред. Н.Ю. Шведовой. – 23-е изд., испр. – М.: Рус. яз., 1991. – 917 с.
11. Пирогова Л.И. Русский глагол. Грамматический словарь-справочник. – М.: Школа-Пресс, 1999. – 512 с.
12. Путивцева И.А. Функционально-семантическое поле временной характеристики события: Автореф. дисс.… канд. филол. наук. – Таганрог, 2006. – 24 с.
13. Философский энциклопедический словарь / Ред.-сост. Е.Ф. Губский, Г.В. Кораблѐва, В.А. Лутченко. – М.: ИНФРА-М, 2006. – 576 с.
14. Чепасова А.М. Глаголы в современном русском языке: Учеб. пособие. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Флинта: Наука, 2007. – 408 с.
15. Шаповалова Т.Е. Категория синтаксического времени в русском языке: Моногр. – М.: МПУ, 2000. – 151 с.
16. Шуваева Н.В. Взаимодействие грамматических и лексических средств выражения темпоральности в современном русском языке: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. – Тамбов, 2005. – 26 с.
