05 сентября 2016г.
Цель работы – раскрыть идейно-тематическую и художественную специфику рассказа современного писателя протоиерея Александра Шантаева «Асина память», показать принадлежность данного произведения к православной художественной литературе, а также его уникальное место в широком контексте приходской прозы сегодняшнего дня.
Исследование проводится в рамках разработанной и предложенной классификации произведений приходской прозы с изображением похоронной обрядности, базирующейся на принципе событийного охвата (подробнее см.– [1]). В процессе разработки данной типологии были выделены следующие виды: рассказы с элементами социального обобщения и произведения, основанные на приеме ретроспективы. Следует отметить, что рассказ «Асина память» занимает особое, промежуточное место в представленной классификации. Ведущим отличительным фактором здесь становится расширение сюжетной структуры произведения. Так, если большинство текстов приходской литературы основано на изображении богослужебно- обрядовых действий предсмертного и посмертного циклов, то в рассказе «Асина память» эти события включены в более широкий контекст, который можно представить в виде цепочки: знакомство с Асей – смерть и похороны девочки – жизнь после смерти. Именно равнозначность и равновеликость указанных позиций обусловливает уникальность исследуемого произведения.
Обозначив трехчастную макроструктуру, следует выделить сюжетные блоки, более детально раскрывающие художественную специфику рассказа.
Блок 1. Размышления повествователя о жизни в уединенном месте, порождающей чувство постоянного ожидания: «Когда подолгу живешь в одиночестве в какой-нибудь глуши, поневоле приучаешься сразу же определять звуки, различая их по месту возникновения и характеру. Долгие периоды вынужденного сидения в безлюдном месте при лесной кладбищенской церкви порождали чувство хронического ожидания, ожидания вообще: похоронных процессий, бабок к службе, грядущих праздников…» [3, с.40]. Следует отметить, что в этих строках находят отражение множественные грани духовной жизни, менталитета, эмоций русского священника, оказавшегося в новых, непривычных условиях сельской жизни.
Блок 2. Неожиданное знакомство с милиционером Василием и его дочкой Асей. Очевидно, что в данном случае имеет место мотив двоемирия. В замкнутое и внешне статичное жизненное пространство сельского священника вторгается новая сила, обладающая амбивалентным характером: милиционер в форме, олицетворяющий закон, мужество, силу, и ребенок, образ которого отмечен чертами детскости, наивности, нежности. «Асино лицо отличалось особенной белизной кожи, тонкой и прозрачной, по которой в летнюю пору, должно быть, пригорошнями высыпали веснушки. А еще у нее был вздернутый носик и озорные серые глазки» [3, с. 43].
Блок 3. Дальнейшее знакомство с Асей, ее непосредственное поведение в доме священника, детскость, простота, отчасти наивное и непосредственное восприятие действительности: «Она грызла печение с панихиды, дула на чай и с шумом хлюпала его из блюдца, приговаривая: – Какой вкусный чай из кастрюльки!» [3, с. 43]. Важное значение этого содержательного блока будет выявлено несколько позднее, в процессе анализа блока 7: именно факт отсутствия у священника-рассказчика чайника и вынужденная необходимость угощать гостей чаем «из кастрюльки», дает основание как для формулировки заглавия рассказа, так и для его дальнейшего развития сюжета.
Блок 4. Своего рода – межвременье, своеобразная граница, определяющая постепенный переход повествования от первого ко второму макроуровню. События этой части рассказа носят второстепенный характер, передаются достаточно бегло, условно и определялись лишь редкими и краткими встречами повествователя с Василием: «За зиму мы пересекались с Василием несколько раз, и всегда где-нибудь на дороге [3, с. 43]. При этом отмечается, что встречи с Асей за этот период не происходило, лишь один раз в проезжающем мимо милицейском автомобиле «на мгновение в окошко промелькнула маленькая ручка и мелькнул за стеклом знакомый розовый бант» [3, с. 44].
Блок 5, относящийся уже ко второму уровню макроструктуры, открывается встречей повествователя с церковными старухами, передавшими ему известие о гибели Аси. Эта встреча обладает ритуализованным характером. Получение печального известия изображается детально, последовательно; автор подробно показывает встречу с женщинами, особенности их портрета, мимики, жестикуляции, речи. Здесь А. Шантаев подчеркивает:
- следование пришедших православному этикету («Бабушки подходят к церкви, степенно крестятся положенное число раз, кланяются ей в пояс, а потом – и в мою сторону…» [3, с. 44]);
- иерархичность внутреннего сообщества церковниц («Старшая из пришедших, бабка, усерднее других посещающая службы, берет на себя роль говорить от имени всех. Прочие стоят молча, опустив тяжелые руки по швам…» [3, с. 44]);
- специфика общения со священником опирается на схему: представление-напоминание («Я – Нюра. Помните, которая картошку носила?») + передача информации о случившемся. При этом переход от одной его части к другой возможен лишь после подтверждения знакомства со стороны пастыря. Также автор подчеркивает резкую смену характера встречи; после получения «сигнала об узнавании» сдержанность старух уступает место их эмоциональному выплеску, порой мешающему восприятию основной информации: «Нюра начинает ныть протяжно и тонко, заливаясь слезами, в мгновение ока покраснев и сморщившись. Через причитания и всхлипы она с трудом выговаривает – Батюшка, у нас бя-я-да» [3, с. 44-45]. Далее автор переходит от изображения говорящей к описанию всей группы пришедших к нему женщин, подчеркивая ее единый характер, типичность как внешних черт, так и общего душевного состояния. При этом возникает образ человека, привыкшего к горю: «Теперь уже, сморкаясь в концы своих темных платков, старухи наперебой рассказывают, как все случилось. Тяжело смотреть на их лица. На них запечатлена укоренившаяся привычка к горю… [3, с. 45].
На материале данного повествовательного блока раскрываются в том числе и ментальные особенности представителя русской глубинки, в первую очередь внимание его ко всевозможным предзнаменованиям и свидетельствам «свыше», предшествующим основному трагическому событию. Так, в рассказе церковных женщин упоминание об этих знаках, выстраиваемых в определенную логическую цепочку, чуть ли не вытесняет рассказ о причинах гибели маленькой девочки. На эту же особенность А. Шантаев указывает и в этнографическом очерке «Священник. Колдуньи. Смерть» [2], посвященном исследованию сельской приходской жизни:
«Приметливость необычайно развита в среде сельских прихожан. Особенно приметливость постфактум, когда нечто произошло (…). Смертных примет задним числом всегда много, от слов и оговорок, до особенностей внешнего вида, поведения животных, снов, предчувствий» [2, с. 52].
Блок 6 связан с изображением подготовки к похоронам Аси. Здесь в центре внимания повествователя – внутреннее состояние потерявшего дочь Василия, его глубокие душевные метания, попытка преодолеть отчаяние и найти защиту у Бога, внутри церковной ограды. На этом этапе А. Шантаев концентрируется на внешнем облике милиционера, его порывистости, судорожности движений, излишней хлопотливости, вызванной подсознательным желанием не оставаться в одиночестве, быть на людях. В качестве своеобразной доминанты здесь можно выделить приход Василия в храм и восприятие им знакового для русского человека песнопения «Царице моя преблагая…»: «Эта молитва подхватывается всеми с такой готовностью, так единственно, горячо и пронзительно, что слышать ее без сердечного соучастия невозможно. Старухи нещадно путают распев, вкладывая в него все свои силы и чувства, умильные и горькие, жалостливые и отрадные…» [3, с. 49]. Здесь, как и в предшествующем блоке возникает обобщенный образ человека, привыкшего к горю мотив всеобщей русской беды, излить которую можно только в молитве.
Блок 7 посвящен отпеванию и проводам Аси. Здесь изображается общий ход службы, поведение родственников, бытовые детали, сопровождающие обряд. Данный фрагмент практически полностью соответствует традициям приходской прозы, которые были рассмотрены в ряде предшествующих работ (например, [1]).
И, наконец, завершающий 8 блок также свидетельствует об уникальном характере рассказа «Асина память». Его содержательная доминанта связана с мотивом видения: покойная девочка приходит к безутешному отцу и просит подарить священнику чайник, которого у него прежде не было. В данном случае читатель наблюдает сочетание высокого и обыденного, сакрального и детски-наивного начал, что свидетельствует для него о явной близости Творца и его творения, а также о вечной жизни и бессмертии человеческой души.
Список литературы
1.Леонов И.С. Произведения с изображением похоронной обрядности в творчестве Александра Шантаева: принцип событийного охвата // Современные проблемы гуманитарных наук в мире. – Казань, 2016. – С.21 – 23.
2. Шантаев А. Священник. Колдуньи. Смерть. Этнографические очерки сельского прихода. – М.: Благо, 2004. – 240 с.
3. Шантаев А. Асина память. Рассказы из российской глубинки. – М.: Никея, 2015. – 256 с.
