25 марта 2017г.
Аннотация: в статье анализируются художественные образы любви и трагедии в творчестве поэта Роберта Рождественского, его представления о страхе, а также жизни и творчестве поэта в условиях страха
Ключевые слова: любовь, трагедия, страх, Роберт Рождественский
IMAGINATIVE IMAGE OF THE TRAGIC IN THE CREATION OF POET ROBERT ROZHDESTVENSKIY
Kargapolov E.P.
Doctor of science in pedagogy Professor of Khanty-Mansiysk state medical academy
Abstract: there analyse imaginative images of love and tragedy in the creation of poet Robert Rozhdestvenskiy, his impressions about fear, life and creation in the condition of fear
Key-words: love, tragedy, fear, Robert Rozhdestvenskiy
Трудно понять многие стихотворения талантливого советского, русского поэта Роберта Рождественского, не обращаясь к истории России, СССР, биографии самого поэта. Он в своих стихотворениях акцентирует внимание на трагическом в советской действительности. Поэт ощущает, а позднее и осмысливает трагедию страны, общества и «маленького человека». В своих произведениях Роберт Рождественский формирует художественные образы любви и трагедии. В его представлении всё начинается с любви, в том числе и человеческая трагедия. Вообще, трагедию можно рассматривать: и как драму в искусстве; и как драму человеческой жизни; и как драму творческой деятельности. Трагедия в любви - одна из ключевых тем философии любви Роберта Рождественского [3;4;5].
Драма, если перевести слово с греческого, означает действие. Драма, по мнению В. Даля, есть «театральное сочинение; сочинение для сцены, для представленья в лицах; она подразделяется на трагедию, собственную драму, комедию» [2]. В драматическом произведении может разворачиваться трагедия художественного героя или героев, отдельных социальных групп, народа в целом, которая вначале ведет к какому-то очень печальному исходу, но в конечном итоге оказывает существенное влияние на ход истории.
Трагедия рассматривается как один из жанров театрального искусства, важнейшая тема литературы, живописи, скульптуры. В трагедии изображается непримиримый и неразрешимый внутренний конфликт личности, как отражающий противостояние личности и определённых сил общества, которые, как правило, в своей динамике развития приводит к физической, либо духовной, либо культурной гибели героя или героев, распада общества в целом. Трагедия, как жанр искусства, имеет богатую историю. Она сформировалась из языческого ритуала, сопровождаемого хоровым песнопением в честь бога Диониса. Трагедия в переводе с греческого означает «козлиная песня». Но в настоящее время смысл трагедии значительно изменился. На её содержание существенное влияние оказывают время, эпоха, общество, люди.
Обязательным элементом трагедии выступает масштабность событий. В трагедии всегда речь идёт о любви, нравственном долге, справедливости, о высоких принципах и других вечных«материях», которые сталкиваются с ненавистью, страстью, несправедливостью и невежеством. Герои, как правило, через борьбу высокого с низким, решают основополагающие вопросы бытия человека. Судьбы, поступки и деяния героев положительно или отрицательно оказывают влияние на общественно-историческую динамику, на ход исторического развития в целом. Трагическая развязка событий может привести к обновлению общества, а может привести и к распаду тех или иных общественных связей и отношений. По мнению авторов
«Большой энциклопедии в 62-х томах» «… стремление противостоять складывающимся обстоятельствам даёт обострённое ощущение торжества нравственного императива, обнажает героическое начало человеческой сущности, вызывает осознание непрерывности и вечного обновления жизни. Именно это позволяет зрителю достичь т. н. катарсиса (очищения) и показывает глубокое родство трагедии с темой цикличного умирания и обновления природы» [1]. Зритель, сопереживая героям трагедии, и вовлекшись в эти противоречивые процессы, сам начинает переживать акт внутреннего самоочищения и самообновления.
Трагедия вызывает осознание вечного процесса обновления и очищения. Человек, общество и культура через трагедии, кризисы и "разломы" самоотрицаются, а очищаясь и обновляясь, поднимаются на более высокую ступень развития. Но для того, чтобы это самоочищение человека, общества и народа произошло, необходимо воспитывать волю и мотивацию к обновлению с тем, чтобы на краю «пропасти» они (или другие люди на их примере) смогли найти силы повернуть ход истории в нужное русло.
Героем трагедии может быть любой человек, не обязательно монарх, полководец, может быть даже «вполне негодный» человек, человек – «винтик», «ПОДвременный» человек, о которых говорит Роберт Рождественский. Судьба таких героев, особенно не отличающихся добродетелью, порядочностью, нравственностью, возбуждает в читателе / зрителе / слушателе чувство жалости, трепета, сострадания и страха. В данном случае, читатель может в этом герое отчасти или полностью узнавать и самого себя. У вдумчивого читателя об этом герое могут возникать двоякие чувства. Он видит слабости героя, приводящие его к роковым действиям, неадекватным решениям. Но читатель может увидеть и достоинства трагического героя. Это видение и понимание сути вызывает у читателя напряжение чувств, эмоциональное переживание и глубокие размышления над жизненными линиями трагического героя. Трагический герой, как отчасти бывает, погибая преображает жизнь других людей, групп и общества в целом. Роберт Рождественский вводит такие понятия, как "ПОДвременем", "ВОвремени", "НАДвременем", имея в виду советского человека, находящихся в этих разных временных состояниях. В советский период люди - "винтики" огромной государственной машины под названием СССР, работали "ПОДвременем". Они не могли влиять на ход исторических событий, историю, а вернее, участвовали в эксперименте, который проводили вожди. Но «винтики» нужды были советской машине как отдельные детали; если «винтики» оказывались ненужными, их меняли на других, таких же как они "винтиков" (!?). И система продолжала безотказно работать. В этой большой системе у человека не было ни какого выбора, выбор за него делали другие. Поэтому по версии Роберта Рождественского, это была трагедия «маленького человека», жить не по своей воле.
Понятие «трагедия» трактуется и более расширительно, часто употребляется широко и в разговорной практике. Роберт Рождественский трактует трагедию и в целом, и более расширительно, как трагедию жизни миллионов обычных людей, живущих и работающих "ПОД временем", "ВО времени". Говоря о том, что любовь порождает трагедию, Роберт Рождественский имеет в виду не только искусство, но и повседневную жизнь объектов это трагедии - миллионов советских людей. В советской системе накапливалось множество проблем; писатели и другие мыслители понимали, что жить "ПОД временем", в системе, быть её элементом, значит жертвовать чем-то таким, что делает жизнь чрезмерно зависимой от воли вождей. Художественная богема того времени даже и не пыталась сломать эту систему. Боролись с системой только национально ориентированные художники, простые люди, которых генсек Ю.В. Андропов называл "руссистами". Богема хотела улучшить советскую систему, усовершенствовать, внести в неё больше свободы с тем, чтобы ей жилось легче и работалось плодотворнее. Так, полагаю, думал и Роберт Рождественский. Но со временем, в конце своего жизненного пути он взбунтовался против системы, стал отрицать эту систему. Так, писатель Ю. Эдлис, хорошо знавший поэта, писал следующее о последних стихах поэта: «Вот «Последние стихи» – это не просто книга Рождественского. Это другой Рождественский. Странным образом, запершись вот тут в Переделкине или запершись в самом себе, он повзрослел, как никто другой из поэтов. Он взрослый. Он мудрый, - слово, которое я терпеть не могу…умный. Он такой открытый, такой распахнутый, такой БЕЗБОЯЗНЕННЫЙ… самоироничный и самокритичный, так НИЧЕГО себе не прощающий… я думаю, что никто из поэтов этого поколения ТАКОГО себе не позволит. Если он бьёт себе в грудь – это всё равно дань кокетству. Или желание напомнить о себе. Но всё равно они в некотором упоении от себя. А вот так написать книгу, которой достаточно, чтобы человек остался в истории литературы, и ею сознательно зачеркнуть всё написанное прежде – сказать: я ошибался. Я заблуждался, люди! Вот он я! – это поступок… мужчины. Это поступок, на которой способен далёко не каждый мужчина. А Робка это сделал. Меня эта книга совершенно сразила. Как ни странно и как ни кощунственно, – не умер поэт. Родился. Это ведь прощание не с собственной жизнью, а прощание с миром, который, при всём его несовершенстве, при всём том, что он поганен… он прекрасен. Понимаешь, более печального и более возвышенного… рыцарского, я бы сказал, прощания, – я не знаю. Может быть, потому что я его помню молодым, может быть, потому что я и сам себя ощущаю молодым, когда говорю: Роберт Рождественский, и думаю о себе, невольно возвращаюсь… Но здесь у него ум, и опыт, и печаль, и горечь старца – и совершенно по-детски, по-юношески открытое миру сердце. И прощается он с миром не как старец согбенный. Он прощается, продолжал видеть, что мир молод. И оттого он, уходя из него, молод. Хотя, думаю, что это не мысль о смерти, а что-то более обширное. Я думаю, что это вдруг он почувствовал… ход времени. Время стало уходить. Наше время коротко, а это большое время проходит мимо нас, куда-то уносясь в прошлое, в прошлое, в прошлое… Он в этой книге почувствовал короткость человеческой жизни. Трагическая краткость человеческой жизни, когда никому ещё не удавалось сказать, что он насытился жизнью. Он поразительно любил жизнь» [7]. Чем сначала восхищался Роберт Рождественский, затем чего так "патологически" страшился (страшно жить без страха), но чего не боялись многие патриотически и национально ориентированные поэты и прозаики. Из одной крайности поэт бросился в другую крайность, стал своим, но очень острым оружием, словом "добивать" и так развалившуюся на глазах современника систему, которая развалившись, принесла так много горя всем народам бывшего Советского Союза. Трагедия Роберта Рождественского в том, что не вышел из состояния страха перед системой, просто занял противоположную позицию, которая граничит с критиканством. Он так и остался ПОДвременем. Жить ПОДвременем, понимать, что живешь ПОДвременем и ничего не предпринимать для изменения такой жизни, - вот трагедия человека, особенно поэта. "ВО времени" были другие, которые старались смягчить последствия падения советской системы, которые в "недрах" разрушающейся страны возрождали русскую культуру, культуры народов России. Они говорили: "дате нам десять лет и мы изменим страну!". Но им не дали этого ВРЕМЕНИ, ибо пришли к власти разрушители-младодемократы.
В жесткие советские времена жили и творили много художников слова, кисти, танца, звука, которые не страшились системы, которые русским национальным языком говорили об временности системы, которые проповедовали ценности исторической России. Они и художественным языком отрицали систему, вскрывали её недостатки, пророчили её крушение. В литературе – это национально и патриотически мыслящие писатели, например, писатели – «деревенщики» (как их окрестила официальная пропаганда) и другие. Против них было направлено остриё советской и коммунистической идеологической машины. Их убивали, потом прятали в тюрьмах, в психушках, высылали за границу. Писатели – «шестидесятники», как их сейчас называют, либо молчали, но большей частью они представляли систему, в том числе за границей, работали на систему, всячески укрепляли её. Они сами этого не отрицают. Так, известный писатель-фантаст, считавший себя «шестидесятником», А.Н. Стругацкий очень откровенно говорил в интервью газете
«Совершенно секретно»: «Мы (писатели – «шестидесятники» - Е.К.) начали как коммунисты-сталинисты, и первые наши вещи были именно о коммунизме, о светлом будущем обществе, «на знамени коего начертано: ОТ КАЖДОГО ПО СПОСОБНОСТЯМ…» и т.д. Нас, правда, изначально смущало, что, в соответствии с официальное теорией, при коммунизме нет государства, нет партий, нет войн, нет эксплуатации – много чего нет, но при этом совершенно непонятно: а что же там есть? Вот мы и старались по мере сил и способностей восполнить существующие «пробелы» собственными фантазиями. Впрочем, довольно скоро – в самом начале 60-х – нам стало ясно, что пишем мы не об обществе, которое неизбежно будет построено «благодаря усилиям партии и правительства», и даже не о мире, который должен быть, – а лишь о мире, в котором нам самим просто хотелось бы жить и работать. Недостижимость этого мира делалась для нас всё более очевидной по мере того, как в нас укреплялась уверенность в том, что
«коммунизм власть имущих» не имеет никакого отношения к истинному коммунизму, исповедуемому нами. Для нас коммунизм был обществом, где люди живут во имя успешного творческого труда и где нет для человека более высокого и сильного наслаждения, чем этот самый труд. Для начальства же коммунизм означал просто общество, где все как один и с наслаждением готовы осуществлять установки партии и правительства» [6]. За такую откровенность А.Н. Стругацкий и другие заслуживают уважения. Симптоматично, что к писателям – «шестидесятникам» Б.Н. Стругацкий отнес Аксенова, Ахмадулину, Гладилина, Окуджаву, Домбровского, Трифанова, Солженицина, Войновича…, но о Р.И. Рождественском ни слова! Но в конце своей жизни и творческого пути они все «вдруг» одумались. На одних повлияла весна 1968 года, когда советские войска и войска стран Варшавского договора вошли в Чехословакию, на других писателей повлияли другие события. Они почувствовали свободу, вдруг заговорили другим, радикальным, непримиримым, языком. Система их уже больше не удовлетворяла, им нужно большего. А может быть они почувствовали, что наступило время очищения (правда очень запоздало). Из одной крайности они бросились в другую крайность. Стали оголтело критиковать и даже «хаять» систему, которая их взрастила и лелеяла. Неужели в их сознание вошло трагическое ощущение действительности? Неужели у них возникло обострённое чувство «нравственного императива»? Неужели для них возникла необходимость катарсиса? Возникает много вопросов. Но они даже не посочувствовали истинным и несгибаемым борцам с системой, кто эту систему не принял с самого начала, кто с ней боролся и погиб в неравной борьбе. Возникает ощущение какой-то «поверхностной», «наигранной», «неполного» обновления их сознания, стиля мышления и поведения. Полагаю, что писатели – «шестидесятники» действительно лично переживали трагедию, действительно осознавали, что давно находятся в противоречии с истинными и историческими ценностями жизни и культуры. Но все они по-разному выражали трагическое: одни, например, прозаики, глубже, поэты – поверхностнее. Их дневниковые записи и воспоминания выглядят сейчас как оправдание о том, что делали они в прошлом. То есть о том, что были творцами и глашатаями системы, верными бойцами идеологического фронта.
На сломе эпох, а Россия чуть ли не на 180 градусов поменяла свой вектор развития и модель общественных отношений: повседневная жизнь наполнилась множеством трагических узлов и их развязок. Время, которое настало, дала Роберту Рождественскому пищу для размышлений. В его стихотворениях появились новые сюжетные линии и образы. Это трагическое, вошедшее в его сознание, нашло отражение во многих его стихотворениях поздней поры.
Роберт Рождественский торопился, он чувствовал личную развязку. В результате он пишет стихотворения, которые по смыслу становятся отрицанием всего, что делали наши предки на протяжении столетий. Поздние мысли и раздумья Роберта Рождественского вошли в противоречие с его ранними творческими порывами. Гипертрофированный страх, доходящий до фобии, наполняют его многие стихотворения поэта , например "Страх".
Как живешь ты, великая Родина Страха?
Сколько раз ты на страхе
возрождалась из праха!.. Мы учились бояться ещё до рожденья.
Страх державный
выращивался, как растенье. И крутые овчарки от ветра шалели,
охраняя
колымские оранжереи...
И лежала Сибирь, как вселенская плаха, и дрожала земля от всеобщего страха.
Мы о нем даже в собственных мыслях молчали, и таскали его, будто гроб, за плечами.
Был он в наших мечтах и надеждах далеких. В доме - вместо тепла.
Вместо воздуха - в легких! Он хозяином был.
О жирел, сатанея...
Страшно мне, что без страха мне
гораздо страшнее.
(Страх)
Но, конечно, Роберт Рождественский, говоря об источниках трагедии и трагического, имел в виду жизнь советских людей, жизнь советского искусства, разумеется, и свою жизнь. Он входил в художественную элиту того времени, которая рассуждала о проблемах советского искусства, боялась всего национального, особенно русского. Это позднее он сказал, что ему (как он выразился) не давали говорить о национальном вопросе. Русским патриотам тоже не давали говорить, но они говорили и за это шли на плаху.
Художественная богема, разумеется, говорила идеологическим языком своего времени. Её протест был опереточным, протестом в системе, а не против системы. Это сейчас их протест позиционируется средствами массовой информации как непримиримая борьба против системы. Присутствие самой идеологи в советском искусстве порождало трагедию многих выдающихся советских писателей. И все это, разумеется, согласно философской концепции Роберта Рождественского начинается именно с любви.
Список литературы
[1] Большая энциклопедия в 62-х томах [Текст]. . – М. : Терра, 2006. – Т. 51. – С. 467
[2] Даль, В. Толковый словарь живого великорусского словаря: в 4-х том [Текст] / В. Даль. – М. :Прогресс; Универсум, 1994. – Т. 1. – С. 1218
[3] Каргаполов, Е.П. Всё начинается с любви, или Штрихи к философской концепции любви Р.И. Рождественского [Текст]. / Е.П. Каргаполов. - Ханты-Мансийск, 2013. - 326 с.
[4] Каргаполов, Е.П. Философия любви Роберта Рождественского [Текст]. / Е.П. Каргаполов. - Роли: Лулу (США), 2015. - 260 с.
[5] Каргаполов, Е.П. Я-концепции личности поэта Роберта Рождественского. Анализ собственный представлений автора [Текст]. / Е.П. Каргаполов. - Saarbrucken: Palmarium Academik Publishland, 2015. - 160 с.
[6] Стругацкий, Б. Н. «Поколение, глотнувшее свободы» [Текст]. / Б.Н. Стругацкий // Совершенно секретно. – 2012. – № 10. – С. 4.
[7] Эдлис, Ю. Это было счастливое время [Текст]. / Ю. Эдлис // Удостоверение личности /Р. И. Рождественский – М. : ЭКСМО, 2007. – С. 154, 155
