28 января 2017г.
После появления цикла «Темные аллеи» Бунин неоднократно повторял, что все рассказы книги вымышленные, что события, в них изображенные, — плод его размышлений над человеческой жизнью. В дневнике на 22 октября 1942 г. записано: «В “Нов. Журнале” (вторая книга) — “Натали”. И опять, опять: никто не хочет верить, что в ней все от слова до слова выдумано, как и во всех почти моих рассказах, и прежних и теперешних. Да и сам на себя дивлюсь — как все это выдумалось <…>» [2, с. 279]. И, может быть, больше, чем к «Натали», эта дневниковая запись относится к «Чистому понедельнику», ибо в нем действительно «все выдумано».
Говоря «все выдумано», нельзя не понимать, что целый ряд фабульных эпизодов, несомненно, был напрямую связан с живыми воспоминаниями писателя; события, происходившие с самим Буниным, на уровне сюжета были «передоверены» герою или героине. Однако сюжетный каркас рассказа «Чистый понедельник» действительно выдуман — любовной истории такого рода с Буниным не было (ср. точку зрения А. А. Саакянц [6, с. 557]). Но была другая «любовная» история, которая и легла в основу сюжетики текста.
На мысль о непосредственной связи текстов «Освобождения Толстого» и «Чистого понедельника» наталкивает не только многообразие толстовских аллюзий, которые вычитываются из текста рассказа, о чем много раз и убедительно писала критика [5], но и в более конкретном и прагматическом плане — одна из начальных глав трактата — описание сцены знакомства Бунина с Толстым. Речь во фрагменте идет о реальных событиях января 1894 года, когда, оказавшись в Москве, молодой Бунин решается на посещение Толстого в его доме в Хамовниках [3, с. 48–49]. Описание удивительным образом напоминает начало повествования в «Чистом понедельнике» — те же восторг и восхищение, те же взволнованность и трепет, те же вечер и звезды, та же любовь.
При описании встречи 1894 года Бунин представляет писателя-классика примерно в том образе [3, с. 49], в каком он предстает на портрете, висящем над широким турецким диваном героини рассказа [4, с. 207].
Вспоминая встречу с Львом Толстым, Бунин акцентирует жест старца — протянутую руку [3, с. 49], один из самых характерологичных жестов, которым портретируется героиня в «Чистом понедельнике» [4, с. 207].
Весь текст «Освобождения» в разных вариантах осмысляет сентенцию «позднего» Толстого о необходимости отказаться от ближних, от семьи, от женщины, от детей ради Бога [3, с. 57 и др.]. Именно эту идею вынашивает героиня рассказа, упорно повторяя, что она «не годится» быть женой [4, с. 209]. На этом фоне ее «переодевание» в скромную («опрощенную») курсистку, упомянутые завтраки в вегетарианской столовой [4, с. 206–207], желание уйти в монастырь обнажают идейные (толстовские) корни ее поведения.
В «Освобождении» Толстой наставляет юного Бунина: «Счастья в жизни нет» [3, с. 50]. Как помним, в рассказе ту же (или очень близкую) мысль, оформленную словами Платона Каратаева, высказывает героиня [4, с. 210].
В трактате Бунин рассказывает о том, как в молодые годы он, увлеченный толстовством, оказался связан с книжным издательством «Посредник», где он несколько раз видел Толстого. В «Освобождении», как и в «Чистом понедельнике», возникает ситуация сидения героя в комнате верхней одежде [3, с. 51]. Посредством детали — «не снимая полушубка» (в тексте рассказа «пальто» [4, с. 207]) — тексты вступают в диалог (автоинтертекст).
В одном из фрагментов «Освобождения» Бунин упоминает о музыкальности Толстого и о его любви к сонатам Бетховена [3, с. 84, 123]. В «Чистом понедельнике» Бунин делает акцент (дважды) на «Лунной сонате» Бетховена [4, с. 207, 214].
На лексическом уровне важна цитата «Освобождения»: «Не нравилось ему и оставляло его равнодушным иногда то, что с моей точки зрения было прекрасно, например, музыка Вагнера <…> Когда ему в музыке что-нибудь не нравилось особенно, например, музыка Мусоргского, он говорил: “стыдно слушать!”» [3, с. 84]. В рассказе на вопрос главного персонажа: «Вы дочитали “Огненного ангела”?» — героиня отвечает: «Досмотрела. До того высокопарно, что совестно читать» [4, с. 208]. Смягченный в речи героини эпитет прямо указывает на толстовский контекст рассказа.
В «Освобождении» Бунин вспоминает о пристрастии Толстого к цыганам [3, с. 66], что служит объяснением интереса к ним и героини рассказа [4, с. 210].
Заслуживает внимания имя Сулержицкого, в рассказе пригласившего героиню на «полечку Транблан» [4, с. 215]. Посредством «Освобождения» присутствие в тексте «случайного» Л. А. Сулержицкого становится неслучайным [3, с. 61], маркируя «толстовский фон» рассказа.
Особого и специального упоминания достойна еще одна цитата, использованная Буниным в трактате-эссе «Освобождение Толстого». Прозаик приводит суждение некоего не названного в тексте «одного весьма “светского” человека» [3, с. 71]. И эта цитата едва ли не точнее, чем все прочие, указывает на связь трактата и «Чистого понедельника»: «Простота и царственность, внутреннее изящество и утонченность манер сливались у Толстого воедино. В рукопожатии его, в полужесте, которым он просил собеседника сесть, в том, как он слушал, во всем было гран-сеньерство...» [3, с. 71]. В приведенных словах проступает одна из самых выразительных и ярких портретных характеристик женского персонажа рассказа— ее царственность и утонченность, которые выступают самыми характерологическими чертами образа загадочной героини.
Перекличек внешнего — визуально-образного и вербально-образного — порядка между текстами «Освобождения Толстого» и «Чистым понедельником» можно найти еще множество [1]. Они не всегда сущностны, нередко типологичны, порой случайны. Однако речь о том, что в своей совокупности они аккумулируют идею связи текстов эссе и рассказа, в опоре на «предметные» переклички актуализируют близость магистральных идейных ракурсов произведений. Иными словами, сопоставление текстов
«Освобождения Толстого» и «Чистого понедельника» позволяет говорить о том, что в пространстве художественного рассказа Бунин словно бы «опредмечивает» философемы эссеистического дневника — в персонифицированных «оживленных» образах он и она воплощает абстрактные философские идеи о жизни, смерти, любви, создает «толстовскую» притчу о жизненном человеческом пути и выборе, стоящем перед каждым.
Выраженная в тексте трактата на уровне очерково-публицистического дискурса любовь к философии Толстого в рассказе трансформируется в художественный (образно-эстетический) дискурс любви к женщине. Происходит своеобразная сублимация (подмена) философии — искусством, вытеснение тяжелых (трудных для восприятия) мыслительных сентенций о жизни и смерти суждениями «облегченными», переведенными в регистр этико-эстетических, любовно-чувственных. Философическая коллизия «Освобождения Толстого» оживает и воплощается в варианте рассказовых (антропо)типов, превращая философию мысли в философию образа. На уровне художественной наррации корреляция он и она становится «заместителем» ментальных субституций «Толстой — Бунин», обнаруживая любовь последнего к первому, личностное преклонение перед его мудростью, философскую готовность следовать пути «преодоления» и религиозного «спасения».
Однако ментально-идеальный путь идей трактата в тексте рассказа трансформируется, обретая в художественных образах живость и жизненность. Героиня, кажется, остается «идеалом», однако приход ее к третьему «фазису» не столь прост и прям, как у Толстого. По сути она остается непознанной тайной — до конца объяснить причины «ухода» героини невозможно, они сокрыты в глубинах философской доктрины. Что же касается героя, то переход его во второй «фазис» становится знаком не столько следования персонажа намеченному толстовскому пути, сколько отражением объективных законов жизни, сигналом взросления и становления героя. Рассказ вряд ли дает основания полагать, что герой пойдет по «толстовскому» пути, к этому нет оснований. Как нет причин предполагать, что Бунин для себя выб(и)рал путь Толстого. Вопреки эссеистическим выкладкам «Освобождения» художественный текст «Чистого понедельника» показывал, что Бунину была ближе философия жизнеутверждения, чем жизнеотрицания. Он вместе со своим героем (авторским персонажем) «задерживался» на втором «фазисе».
Список литературы
1. Богданова О. В. Самый толстовский рассказ И. Бунина («Чистый понедельник»). Серия «Анализ литературного произведения». Вып. 83. СПб.: Филологический ф-т СПбГУ, 2017. 60 с.
2. Бунин И. А. Дневники // Бунин И. А. Собр. соч.: в 6 т. М.: Терра, 1996. Т. 6. С. 309–370.
3. Бунин И. А. Освобождение Толстого // Бунин И. А. Собр. соч.: в 6 т. М.: Терра, 1996. Т. 6. С. 5– 146.
4. Бунин И. А. Чистый понедельник // Бунин И. А. Темные аллеи. М.: Молодая гвардия, 2002.С. 206–218.
5. И. А. Бунин: pro et contra: антология / сост. Б. В. Аверин, Д. Риникер, К. В. Степанов. СПб.: РХГИ, 2001. 1016 с.
6. Саакянц А. А. Проза позднего Бунина // Бунин И. А. Собр. соч.: в 6 т. М.: Терра, 1996. Т. 5.С. 548–559.
