26 мая 2018г.
Возможным формам совершения международного преступления, а также соучастию в нем посвящена ст. 25 Римского статута Международного уголовного суда [1]. В ней в п. п. (a)–(f) перечисляются основные условия привлечения к индивидуальной уголовной ответственности – лицо может быть привлечено к ответственности, если оно совершает преступление, принимает в нем участие или пытается его совершить. Причем, если в п. п. (а)–(с) установлены правила, являющиеся базовыми для концепции индивидуальной уголовной ответственности, то в п. п. «d»–«f» происходит ее расширение, в том числе за счет указания на неоконченное преступление [2, с. 984–985].
Участвующих в преступлении лиц можно условно разделить на тех, кто непосредственно его совершает (принципалов в терминологии Международного уголовного суда), и иных соучастников, выполняющих дополнительные криминальные функции. И если в теории российского уголовного права к самостоятельным участникам (принципалам) относятся лишь исполнители, т. е. лица совершающие действия (часть действий), описываемых в диспозиции статьи Особенной части УК РФ, то в Римском статуте закреплен более сложный подход. Так, в ст. 25 (3) (а) различаются три возможные роли, каждая из которых характерна для принципала (основного, самостоятельного преступника). Принципалом признается лицо, которое совершает преступление:– непосредственно («индивидуально»), т. е. физически выполняет все объективные элементы преступления;
– «совместно с другим лицом», т. е. вместе с лицом (лицами) контролирует совершение преступления в силу своей криминальной роли;
– опосредованно («через другое лицо»), т.е. контролирует тех, кто непосредственно выполняет объективные элементы преступления.
Рассмотрим их подробнее.
Под совершением преступления индивидуально (as an individual) следует понимать ситуации, когда лицо непосредственно совершает деяние, характеризующееся Римским статутом как преступление.
Однако следует учитывать, что преступления в международном уголовном праве связаны со случаями массового насилия и тем самым существенно отличаются от тех, которые запрещены на национальном уровне. Именно поэтому сложно себе представить по-настоящему «индивидуальное» совершение преступления, которое подпадает под юрисдикцию Международного уголовного суда (далее Суд, МУС). Конкретный преступный результат, возникновение которого может стать ситуацией для рассмотрения по правилам Статута, скорее ассоциируется с коллективными, массовыми действиями. И «индивидуальное» совершение преступления в этом контексте мало отличается от совместного, поскольку и там, и там речь будет идти о собственном вкладе человека в развитие массового насилия.
Совместное совершение (jointly with another) характеризуется разделением криминальных ролей между различными лицами, которые имеют общую цель. Римский статут не содержит четкого указания относительно того, идет ли в данном случае речь лишь о соисполнительстве или же о соучастии с разделением ролей. В международном уголовном праве также отсутствует согласованная теория относительно необходимых и достаточных признаков совместного совершения преступления. В частности, существуют споры, касающиеся преимуществ использования концепции совместной преступной деятельности (Join Criminal Enterprise, JCE), основанной на принципах общего права и получившей распространения в практике современных международных трибуналов, и применения более сложной для доказывания доктрины контроля за совершением преступления (funktionelle Tatherrschaft), изначально разработанной в теории немецкого уголовного права.
Международный уголовный суд, интерпретируя положения Римского статута, опирается по положения немецкой доктрины. Так в ключевом по данному вопросу деле Лубанги (Situation in the Democratic Republic of the Congo in the Case of the Prosecutor v. Thomas Lubanga Dyilo, Decision on confirmation of charges, 29 January 2007 (ICC-01/04-01/06)) [4] Палата предварительного производства посчитала, что концепция совместного совершения, закрепленная в статье 25 (3) (a) Статута основывается на концепции контроля за совершением преступления (§ 340, 341). В соответствии с ней совместное совершение (со-perpetration) подразумевает скоординированные действия нескольких лиц, которые дополняют друг друга и в совокупности приводят к реализации всех объективных элементов преступления (§ 326). При этом ни один из участников не контролирует совершение преступление полностью, все они зависят друг от друга, а их действия взаимно обусловлены. В терминах данной концепции они разделяют контроль, потому что каждый из них может сорвать совершение преступления, не выполнив свою задачу. Таким образом, любое лицо здесь может быть привлечено к уголовной ответственности в полном объеме постольку, поскольку только совместные усилия могут вызвать наступление преступного результата.
Также Палата предварительного производства перечислила ряд объективных и субъективных признаков, которыми характеризуется совместное совершение. К объективным признакам она отнесла:
– наличие соглашения или общего плана, т. е. скоординированность действий. Действия следует считать скоординированными и в тех случаях, когда соучастники договорились о совершении преступления только при наступлении определенных условий; когда план подразумевал лишь вероятность наступления преступного результата; а также когда соглашение не было явным и его наличие следует только из последующей согласованности действий;
– существенность вклада каждого соисполнителя в совершение преступления. Под существенным вкладом следует понимать только такую роль в рамках общего плана, неисполнение которой сорвало бы совершение преступления в целом, т.е. наличие так называемого совместного контроля над совершением преступления.
Относительно же субъективных признаков совместного совершения Палата предсказуемо указала, что в поведении обвиняемых должны присутствовать интеллектуальные и волевые моменты, перечисленные в ст. 30 Статута «Субъективная сторона». Также необходимыми являются еще два дополнительных субъективных признака, присущих только совместному совершению. Обвиняемый должен:
– предвидеть и внутренне согласиться с тем, что реализация совместного плана может привести к совершению преступления, осознавать взаимную обусловленность своих и чужих действий и их связь с преступным результатом;
– знать все фактические обстоятельства, позволяющие ему контролировать совершение преступления. Более конкретно речь идет о том, что ему должна быть отведена криминальная роль важная в такой степени, что он сможет сорвать совершение преступления, отказавшись выполнить свою часть деяния.
Следует отметить, что последний признак в дальнейшем был несколько упрощен. Так в Situation in the Democratic Republic of the Congo in the Case of the Prosecutor v. Thomas Lubanga Dyilo, Judgment, 14 March 2012 (ICC-01/04-01/06) [5] Судебная палата указала, что достаточно осознания обвиняемым существенности его собственного вклада в реализацию общего плана. Действительно, в случаях массового насилия достаточно проблематично доказать, что отказ лица от своей части деяния привел бы к срыву всего преступления. Даже на уровне «национальных» преступлений и классического в своем роде примера, когда один сообщник стреляет в потерпевшего, а второй удерживает его, установление факта контроля каждого из соучастников над всем преступлением в целом представляется сложной задачей, требующей большого числа допущений. В отношении же преступлений, подпадающего под юрисдикцию Суда, это явно излишне.
Последняя часть ст. 25 (3) (a) указывает на совершение преступление через другое лицо (through another person). Эта форма характеризуется использованием непосредственных исполнителей, в том числе не подлежащих уголовной ответственности. Такое опосредованное совершение следует отличать от иных способов участия в преступлении, перечисленных в ст. 25 (3) (b) Статута, а именно, от подстрекательства или побуждения лица.
При совершении преступления через другое лицо последнее превращается в «инструмент» для совершения преступления. В терминологии российского уголовного права это очень близко к так называемому «посредственному причинению». Однако существенное отличие заключается в том, что при посредственном причинении деяние совершается с использованием лиц, не являющихся субъектами преступления по возрасту, вменяемости и т. д. Римский же статут такого ограничения не содержит, а включает формулировку «независимо от того, подлежит ли это другое лицо уголовной ответственности». В частности, подразумеваются и такие способы использования другого лица как введение в заблуждение, принуждение, этническая лояльность и иные формы влияния на волю тех, кто непосредственно выполняет объективные элементы преступления. Более того, в силу специфики преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда, более вероятными представляются ситуации, когда непосредственный исполнитель является часть организованной иерархической структуры и совершает преступное деяние сознательно. А опосредованный исполнитель командует или иным образом управляет такой организацией, в том числе совместно с другими лицами.
Именно такой подход нашел свое отражение в решениях МУС и получил название indirect co- perpetration («опосредованное соучастие»). В наиболее развернутом виде концепция опосредованного соучастия была дана в Situation in the Democratic Republic of the Congo in the Case of the Prosecutor v. Germain Katanga and Mathieu Ngudjolo Chui, Decision on the confirmation of charges, 30 September 2008 (ICC- 01/04-01/07) [3]. В этом решении Палата предварительного производства отдельно отметила, что подобное объединение концепции совместного и опосредованного совершения не является новой непризнанной Статутом формой совершения, а полностью охватывается ст. 25 (3) (а) (§ 490–492). Признаки опосредованного соучастия Палата разделила на три группы: объективные признаки опосредованного совершения преступления; объективные признаки совместного совершения преступления; субъективные признаки. Причем вторые и третьи были лишь перечислены со ссылкой на дело Лубанги, приведенное выше. А вот непосредственно объективные признаки опосредованного совершения преступления были глубоко исследованы Палатой. К ним она отнесла:
– наличие у обвиняемого «контроля над организацией», что подразумевает высокий статус, роль лидера в иерархической организации, причастной к массовому насилию, а также повышенную ответственность за преступления, совершенные ее участниками. Такой подход не является чем-то новым, поскольку характерен и для национальных юрисдикций, в том числе российского уголовного права, и для трибуналов ad hoc, и для более ранних решений МУС;
– организованная и иерархическая структура власти, а именно, наличие иерархических отношений между начальством и подчиненными. Средствами для осуществления своей власти обвиняемым могут стать, например, наем, обучение, разработка инструкций или предоставление различных ресурсов подчиненным. Причем последних должно быть достаточное количество с тем, чтобы гарантировать исполнение приказа в целом, вне зависимости, например, от отказа одного из лиц от совершения деяния;
– обеспеченность исполнения преступлений почти автоматическим соблюдением приказов. Речь идет о взаимозаменяемости непосредственных исполнителей преступления, которые являются лишь частью механизма насилия, эффективно действующего вне зависимости от поведения или личных качеств отдельного лица. Взаимозаменяемость подчиненных – очень интересный и важный признак, который очень точно описывает особенности взаимоотношений внутри организаций, причастных к массовому насилию. А также полностью отвечает на вопрос о том, почему лидеры (командиры, организаторы) должны нести повышенную уголовную ответственность за деяния подчиненных. Хотя разумеется принцип вины требует внимательного отношения и надежных доказательств вклада каждого руководителя в создание и функционирование подобных насильственных организаций. Особенно в случае наличия нескольких уровней руководства, включая руководителей «среднего звена». И в этом отношении решение Палаты относительно субъективных признаков, а также относительно отличия совместного совершения от исполнения приказа подчиненным можно признать несколько упрощенными и, вероятно, требующими доработки в дальнейшем.
Список литературы
1. Римский статут Международного уголовного суда от 17 июля 1998 г. URL: http://www.un.org/ru/law/icc/rome_statute(r).pdf.
2. Otto Triffterer, Kai Ambos. The Rome Statue of the International Criminal Court A Commentary, Third Edition. München/Oxford/Baden-Baden: C.H.Beck/Hart/Nomos, 2016. 2352 р.
3. Situation in the Democratic Republic of the Congo in the Case of the Prosecutor v. Germain Katanga and Mathieu Ngudjolo Chui, Decision on the confirmation of charges, 30 September 2008 (ICC-01/04- 01/07). URL: http://www.legal-tools.org/doc/67a9ec/
4. Situation in the Democratic Republic of the Congo in the Case of the Prosecutor v. Thomas Lubanga Dyilo, Decision on confirmation of charges, 29 January 2007 (ICC-01/04-01/06). URL: http://www.legal-tools.org/doc/b7ac4f/
5. Situation in the Democratic Republic of the Congo in the Case of the Prosecutor v. Thomas Lubanga Dyilo, Judgment, 14 March 2012 (ICC-01/04-01/06). URL: http://www.legal-tools.org/doc/677866/
