19 апреля 2018г.
Начиная с 70–80-х годов ХIХ столетия, когда в литературе появился и начал возрастать интерес к Библии, обращение к библейским сюжетам стало одним из способов художественной реализации современных каждой эпохе образов и мотивов. На сегодняшний день данный прием используется широким кругом писателей, создающих свои произведения в самых разнообразных жанрах.
В данной работе на материале текста Дениса Гуцко «Русскоговорящий» будет рассмотрена концепция библейского Вавилона в парадигме современных культурологических проблем в обществе.
Денис Гуцко— российский писатель, лауреат премии «Букер — Открытая Россия» (2005 год за роман «Без пути-следа»). В том же году роман «Без пути-следа» был издан в составе дилогии «Русскоговорящий», объединившей роман с повестью «Там, при реках Вавилона»[2].
В романе «Русскоговорящий» на первый план поставлен образ человека, который на фоне межкультурного конфликта между бывшими республиками СССР теряет личностную установку, становится никем в своей стране в период её распада.
«Межкультурные конфликты возникают по ряду причин – от наивной уверенности в том, что все люди живут по одним правилам, до осознанной убежденности в том, что право на существование имеют только определенных культурные нормы...Теория локальных культур, разработанная Ю. М. Лотманом, предполагает, что замкнутость исамодостаточность локальной культуры как завершенной целостной символической системы культурных значений проявляется в ее противопоставлении иным культурам. Каждая из культур в процессе общения с другими культурами вырабатывает в себе мощнейший каркас, некий «иммунитет» к другой культуре, не пропускающий чуждых элементов и влияний. Поэтому одной из центральных культурных оппозиций системы локальных культур является оппозиция «свой – чужой», в которой «свое» (внутрикультурное) рассматривается как истинное, а «чужое» (инокультурное) – как отрицание своего, а значит, враждебное»[3, с. 45].
Концепция Вавилона в романе реализуется в двух системах: во-первых, это утрата родины, нахождение среди людей другого языка и другой национальности; во-вторых, в связи с этим противопоставление «свой-чужой», которое мы наблюдаем в тексте в качестве культурологического и этнического неприятия главного героя русским народом.
«Главным средством этого <диалога культур> выступает язык, знание которого являетсяважнейшей предпосылкой понимания другой культуры. Зная иной язык, я необходимо адаптируюсь (перевожу) смыслы другой культуры. Сопоставляя же иную и свою культуры, я необходимым образом понимаю ценность и своеобразиесобственной культуры» [6, с. 151–152].
Главный герой романа, Митя Вакула, находится в сложной двоякой системе координат – с одной стороны, он родился и вырос в Тбилиси, разговаривает по-русски с грузинским акцентом: «Чёрт! Такой акцент у тебя!»[4, с. 8]; с другой – «Митя русский. Ни четвертинки, ни осьмушки иногородной крови»[4, с. 11]. Мы застаем героя в момент его молодости, когда он проходит службу в армии. «Окружающие любят порасчленять его: «Значит, ты не грузин? Папа-мама оба русские? Хм!» Почему именно, он не знает, но многим противны такие как он, русские с акцентом. Он в растерянности… И в общаге, и в казарме Митя чувствует себя чужаком — даже с теми, кто с ним дружит. С ним дружат как с чужаком. Как с иностранцем... Митя учится скрывать свой акцент. И выглядеть таким русским — уж русее некуда. Ой ты гой еси, знаете ли, так вас и разэтак! Всё сложно как в дневнике шизофреника: от слова «зёма», обращённого к нему, делается хорошо и уютно, но слова́ «чурка», «черножопый», «косоглазый», «нерусь», — произнесенные в его присутствии, вгоняют его в краску»[4, с. 11].Отсюда возникает столкновение двух миров – Митя не принадлежит ни одному из лагерей, поэтому вовсе растворяется в пространстве как несуществующий элемент большой государственной машины.
В главе «Там, при реках Вавилона» нам дается религиозный ключ к пониманию проблемы самоидентификации личности. Митя читает отрывки из Псалтыря, останавливая внимание на псалме «На реках Вавилонских». Вместе с кем-то, кто ранее брал книгу из библиотеки и ногтем очертил нужные места на странице, герой движется по тексту, понимая, что «было, когда-то уже было — там, в Вавилоне; и кто-то, жилец совсем другого времени, прочитав, был потрясён увиденным сквозь буквы; и он, Митя, потрясенный, вглядывается туда через его плечо»[4, с. 150]. На протяжении всего повествования он сталкивается лицом к лицу с вопросами – кто он? гражданин какой страны? Псалом прежде всего повествует об утрате родины иудеями, которых пленили вавилоняне. Здесь же выступает и мотив Вавилонской башни, когда Бог смешал языки людей, чтобы те перестали понимать друг друга. Митя и говорит, что он грузинский русский, однако же легко цитирует русских классиков, в то время как окружающие русские не всегда понимают, о чем он говорит.
Псалом «На реках Вавилона» в данном романе коррелирует с оппозицией «свой – чужой», поскольку иудеи оказались на чужой территории, где вавилоняне «требовали от нас слов песней, и притеснители наши — веселья: «пропойте нам из песней Сионских»(Псалтырь 136:3)»[1].Однако иудейские песни были религиозного характера, их было запрещено исполнять не в священном месте, в данном случае на чужой земле. Здесь возникает межкультурный конфликт, поскольку после иудеи терпят наказание от вавилонян за непослушание.
Фоном личностных переживаний героя являются события 1990 года, когда в Баку начались восстания азербайджанцев против армян, произошедших на национальной почве. Герой втянут в военные события, хоть их взвод и остается в относительно спокойном городе Шеки. Однако им приходится успокаивать бунтующих и помогать эвакуироваться армянам. Оппозиция «свой – чужой» реализуется здесь в контексте всемирного неприятия одной нации другой, живущих до этого бок о бок достаточно долгое время. «Армяне, конечно, были враги, да. Но Армения не на соседней же улице, враги не разгуливают под окнами.
Желающие уезжали в Баку и потом звонили оттуда злые и взбудораженные. Армянские семьи жили по- прежнему — как все. Да и армяне ли они? Говорят по-азербайджански, имена у многих азербайджанские»[4, с. 42].Воплощается то, о чем говорил Митя, читая Псалтырь – все уже когда-то было в Вавилоне. Вавилон в романе выступает некой точкой отсчета, когда перемешались все языки, когда начались первые межнациональные конфликты.
«Свой – чужой» играет роль в тексте на всех уровнях отношений. От масштабных событий погромов одного народа другого мы перемещаемся в казармы, где также существует своя иерархия деления на начальство и подчиненных, на дембелей и «этих своих с постоянки»[4, с. 19]. Далее перемещаемся на уровень неприятия одного человека другим, ярким показателем которого является ущемление капитаном Рюминым всех нерусских, в частности самого Митю. «Таджики-киргизы-казахи, грузины-армяне- азербайджанцы, не дай боже эстонцы-латвийцы-литовцы, —о всех нацменах имеет он своё, вместившееся в три-четыре слова и кривую усмешку, суждение. Того, кого он не любит, замполит время от времени ставит по стойке «смирно» и, гуляя вокруг него как вокруг приглянувшейся статуи в музее искусств, с размаху тычет двумя пальцами в ребра»[4, с. 16].
Метафорой утраты родины героем в романе служит сюжет с получением паспорта. Из-за временной прописки и отсутствия вкладыша, а также из-за нового закона Митя больше не являлся гражданином России. «Как же я не гражданин, а?! Как?! Я же с восемьдесят седьмого года в России живу! Тогда и России этой самой в помине не было — поголовный СССР! Ну?! И кто я теперь? Кто? Гражданин чего? Мозамбика?!»[4, с. 195]Настоящий дом остался в прошлом, остался в детстве. Теперь же его преследует только сплошная, непонятная растерянность, неприкаянность, сопротивление жизненным реалиям. Его жена Марина с грустью отмечала: «впрямьстал совершенно «не таким», непонятным далёким иностранцем, живущим здесь и сейчас как-то не насовсем, как-то проездом»[4, с. 279]. Он, подобно иудеям, вернулся в разрушенный город, который еще предстоит отстроить заново. Однако строительство затянулось на долгие годы, попутно заново и заново разрушаясь сначала уходом жены, а потом и отъездом сына к матери за границу.
Митя пытается выстроить утерянную жизнь в качестве «нерусского русского» с помощьюпоходов в «Аппарат», звонков сыну Ване, восстановления гражданства. На своем пути встречает бывшего сокурсника Олега, который за четыреста долларов готов помочь Мите сделать новый паспорт, попутно предлагая работу в должности «хаускипера». Предприятие оборачивается для него всего лишь аферой, а Олег оказывается наркоманом. Митя с самого начала решил, что он гражданин Вавилона. «Вавилон был могущественным и развитым городом, в котором было все лучшее, что мог предложить Древний мир. С точки зрения многих народов жить в Вавилоне было привилегией. Но из Библии мы знаем, что причиной этого могущества и развитости вавилонской цивилизации было постоянное противодействие Богу Истинному. Именно поэтому в Библии Вавилон символизирует чрезмерную и избыточную привязанность к мирским благам, которая удаляет нас от Бога. Большинство современных людей оказывается как бы в вавилонском плену, порабощенные материальными достижениями цивилизации»[7]. Быстрый способ получения паспорта и новая прибыльная работа рассыпаются перед ним, как и все прочие попытки построить жизнь заново (вдобавок Митя сам теряет четыреста долларов). Он перестает быть даже гражданином Вавилона.
На протяжении всей второй части романа Митя стремится к одной единственной недостижимой цели – встретиться с сыном (поэтому получение гражданства играет здесь двойную роль). Но паспорт – это всего лишь документ, никак не отражающий национальное самосознание героя. Поэтому в рамках романа Митя не сможет добиться цели, пока не совершит переворот внутри себя, пока не выйдет из аморфного состояния просто существования. В последней сцене повествования, где герою нужно защитить Люсю от убийцы и насильника Шурупа, он наконец преодолевает свою нерешительность: «Кажется, впервые в жизни Митя знал наверняка, что делать. Несколько следующих секунд предстояло прожить правильно, без оплошностей. Своими собственными руками — взять и прожить правильно»[4, с. 350]. На данном моменте история обрывается, и нам остается только догадываться о том, как и каким образом Митя будет строить свой новый город.
Таким образом, библейские мотивы реализуются в данном романе через призму межнациональных и межэтнических конфликтов, а также в самоидентификации личности в пространстве «свой – чужой». Вавилон становится метафорой смешения языков и утраты родины. Данный прием является показательным в контексте современной литературы, поскольку отражает вариацию сюжетостроения на основе уже ранее известных образов и мотивов.
Список литературы
1. Библия онлайн [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.bibleonline.ru/bible/rus/19/136/#3 (Дата обращения: 30.03.2018).
2. Бровкина М., Басинский П. Один в премиальном поле // Российская газета. — 2005. — 3 дек.
3. Герман, Л. Ф. Оппозиция «свое – чужое» и проблемы взаимопонимания в межкультурном диалоге/ Л. Ф. Герман// Вестник культуры и искусств. – 2012. – №4(32). – С. 45 – 49.
4. Гуцко Д. Русскоговорящий / Денис Николаевич Гуцко. – М.: «Вагриус», 2006. – 352 с.
5. Лотман, Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история / Ю. М. Лотман. – М.: Школа«Яз. рус. культуры», 1996. – 464 с.
6. Миронов, В. В. Философия и метаморфозы культуры / В. В. Миронов. – М.: Алетейя, 2005. – С. 150–
152.
7. Портал «Православие и мир» [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.pravmir.ru/na- rekax-vavilonskix/ (Дата обращения: 30.03.2018).
